Хотели, да что с меня проку? Старик утер глаза шершавой рукой. Я ведь конями всю жизнь правил. Нынче и коней не дают Ну, айдате, гостеньки дорогие, пока часовой-то не видит, пробежим. Воскресенье, так нет никого. Не то ругают, чтоб посторонние не шлялись. Учреждение как-никак
Он провел гостей на задний двор и впустил в каморку, отгороженную в каретном сарае. Засуетился, усаживая куда получше и освобождая место от чиненых хомутов и седелок. Потом взялся за самовар.
Нынче в хоромах-то ГПУ помещается, пояснил он на ходу. Меня конюхом оставили. Я в юности конюшил, и вот в старости При конях ниже чина и не бывает. Да что говорить? Теперь всех людей в чине понизили. А кого нельзя ниже, и вовсе под ликвидацию Откуда вы-то идете? Где жили столько лет?
Мать Мелитина осмотрелась, взяла из рук Прошки три ветки вербы и подоткнула к божничке, помолилась.
Издалека идем, с самой зимы пробираемся, сказала она. Тятенька вот совсем обезножел. Где подвезут, где как А жили мы под городом Туруханском. Как срок нам вышел, так и тронулись в путь. Общиной шли, в шестнадцать душ. Иных по пути Господь прибрал, иные по домам вернулись, иные далее пошли, аж в саму Россию. Вот и мы добрались. Жительство нам под Барабинском определили, да куда же мы из родных мест пойдем?
Не пойдем, подтвердил Прошка Грех и, отщипнув губами вербную почку, стал валять ее во рту. Мать Мелитина отобрала у него ветки, а Прошка спрятал почку в кулачок и затих.
Не встречал ли моих, Никодим? вдруг спросила она и боязливо умолкла.
Разве у тебя оставался кто? насторожился старик. Будто все вышли
Сын! Сыночек мой оставался!
Никодим поправил самоварную трубу, ощупал свои руки время тянул, не хотел говорить. А видно знал, знал что-то об Андрее!
Барабинская плохое место, горестно сообщил старик. Голо там, степь, волками покрещенная, и более ничего. Сколь бы ни ехал все буран, буран Может, дома останетесь? Я завтра похлопотать могу, попросить за вас. Прокопий эвон какой стал, не дойдешь с ним, матушка. Может, начальник-то, Марон, войдет в положение, оставит. Бывает, оставляют Завтра он будет в ходок садиться, я и попрошу. Вот бы только с жительством определиться. Пока-то на постой ко мне, а там видно будет
Мать Мелитина терпеливо ждала, не сводя глаз с сутулой стариковской спины. Когда Никодим замолчал, то стало слышно, как за стеной пугливо фыркают кони.
Благодарствуйте, проронила она. Не будет мне ни места, ни житья, пока сыночка своего не найду. Тятеньку бы вот только устроить да подлечить, на родные могилки взглянуть
Искать пойдешь? вдруг спросил старик.
Кто же его поищет, если не я? изумилась мать Мелитина. Кому он еще нужен так, как мне?
Никодим оглядел чиненую-перечиненую рясу, из-под которой торчали носки разбитых яловых сапог, и опустился на лавку рядом с монахиней.
А нужна ли ты ему? Он глядел в пол. Давно я ничего не слыхал про твоего сына. Раньше говорили, большим человеком в Красноярске был. Коль нынче ничего не слыхать, верно, еще большим сделался. В столице где-нито живет, поди-ко
Коль большой начальник и живет хорошо, так слух бы был, не согласилась мать Мелитина. Народ бы сказывал
Эх, матушка, пожалел старик. При нынешней власти всякие начальники есть. Мелконьких-то сразу видать. Эвон ходят, револьверишками трясут строжатся. Насмотрелся я тут всякого, повидал уж А большие начальники, они мягонькие, встренешь на улице и не подумаешь. Да они и по улицам-то не ходят. Пронесутся эдак токо и видел. Народ стоит гадает: кто проехал?.. А есть, матушка, совсем чудные, навроде тайных советников. Раньше тайный советник грудь колесом ходил, у народа на глазах, и за версту было видно, какой он тайный. Нынешний, будто кошка ночью, шмыгнет мимо и нет его. Шепотком одно словечко скажет эти, что народ мордуют, аж трясутся со страху. И такие дела творят
Что же он, тайный теперь? горестно спросила мать Мелитина.
Никодим ссутулился еще больше и, раздумывая, теребил клочковатую пегую бороду.
Они ведь меня в расчет не берут, наконец сказал он с хитрецой в голосе. Думают, старик, из ума выжил А я все примечаю.
Где же его искать, если скрытно живет?
Ты, матушка, не бери в голову, что я болтаю, неожиданно заявил старик. Может, он вовсе и не тайный, а просто знаться не желает с тобой. Может, он отрекся от родителей? Нынче ведь так пошло: не по совести живут по выгоде. Иначе-то бы похлопотал за мать, из ссылки выручил. Коли большой начальник, дак что ему стоит?