Он указал на мольберт.
Скажи, что ты видишь?
Малик подошёл ближе, пригляделся. Поверх тонких линий эскиза маслом написаны контуры церкви. Утреннее солнце отражается в золоте куполов, попрошайки сидят с протянутыми руками, прихожане с пустыми овалами лиц протягивают им милостыню.
Церковь, неуверенно ответил он. Ту, возле которой мы с вами
А я, прервал его художник, вижу, что у попрошайки одна рука чуть длиннее другой, он ткнул пальцем в упомянутую руку, и Малик признал, что она действительно длиннее. Я вижу, что вот этот блик совершенно неправильной формы, я вижу, что вот здесь слишком резкий контраст, он указывал на мельчайшие недостатки, всё распаляясь. После обернулся к Малику. А когда я пьян, я их не вижу. Когда я пьян, я могу просто взять и нарисовать. Во-от, он развёл руками, нервно зашагал по комнате.
Это прекрасная картина, попытался успокоить его Малик. Этот оттенок неба, эти тона
Оттенок неба! всплеснул руками Хан. Да кому есть дело до неба, когда блик неправильный! Вот представь он понизил тон. Представь, что Микеланджело или кто там ещё писал фреску на потолке храма, писал долго и упорно, идеально отобразил каждую деталь, каждый мазок, но на фреску села муха. И оставила след. И люди! он повысил голос. Люди смотрят на фреску и видят муху! А остальную фреску, прекрасную, замечательную фреску нет!
Я не вижу муху. Я заметил эти крохотные ошибки только тогда, когда вы на них указали.
Но ты увидел! Ты признал эти ошибки, когда на них указали пальцем! А меня в дрожь бросает, когда я представляю, что к этой картине подходит человек более сведущий и тычет в неё пальцем! И говорит, что блик неправильный! И все смотрят! Молчи. Молчи, он движением ладони остановил Малика, отвернулся к стене. Я понимаю, что это чепуха, но как же это мешает
Хан стоял, отвернувшись, со сжатыми кулаками.
Так проблема не в алкоголе.
Не-ет. Совсем не в алкоголе, он сунул руки в карманы и снова зашагал по комнате, стараясь не смотреть на картину. Проблема в том, что я таким уродился. А алкоголь это не проблема, алкоголь это решение. Во-от, он остановился, поднял взгляд на Бродягу. А ты, Малик, кто бы ты там ни был, подходишь ко мне и спрашиваешь, нет ли у меня каких историй. У меня нет историй. У меня есть незаконченная картина и и всё.
Малик сжал губы, кивнул.
И всё же достал из кармана блокнот, записал цифры. Круглыми глазами Костя смотрел на него. Если вам потребуется помощь, позвоните, пожалуйста.
Хан взял протянутую бумажку, взглянул на неё. Перевёл взгляд на Бродягу.
Со мной на «ты», повторил он. Если мне потребуется помощь? Ты странный человек.
Всё же он положил номер на стол, задумался. Побарабанил по дереву пальцами.
Мне нужно купить краски. Раз уж ты так хочешь мне помочь, дай мне
Я куплю тебе краски, заверил Бродяга.
Откуда ты знаешь, какая краска мне нужна? Я сам пойду и выберу.
Тогда пойдём вместе.
Хан нервно пожевал губу. Глаза бегали с Малика на холодильник.
А, Бог с тобой, дают бери, наконец пробормотал он. Хорошо. Пойдём, Малик. Уговорил.
Бродяга довольно усмехнулся. Начало было положено.
4
Константин Хан видел сон.
Слышал сон. Чувствовал сон. Он находился внутри сна и сном же являлся.
Белый лист, пустота. Точка карандашная ли, оставленная ли шариковой ручкой или кистью, абстрактная ли, не имеющая ни длины, ни толщины. Бормотание на фоне какая-то белиберда, не разобрать ни слова. Линия. Вторая, третья. Последняя почти завершает квадрат почти, не попадает ровно в первую точку и снова идёт наверх, снова обводит квадрат, пытается исправить его, но только портит.
Быстрее и быстрее.
Линии становятся небрежней, голос бубнит громче, злее, раздражённей.
Ещё быстрее.
Некто невидимый уже даже не старается, а просто водит в исступлении чёрным по белому, квадрат превращается в сплошную невнятную каракулю, будто кто-то долго расписывал ручку, будто рисовал ребёнок или сумасшедший.
А голос уже кричит, голос захлёбывается от ярости, и всё быстрее и быстрее, всё небрежней, хуже, отвратительнее, посредственнее, кошмарнее, кривее, паршивее, сквернее, слабее
Х-а-а!
Знакомый потолок, и дурнота, и тяжёлая боль, будто жидкий свинец плещется в черепе и давит в глаза. Хан прикрыл веки и лежал, пытаясь отделить сон от действительности. Проклятое солнце светило прямо в мозг.