Доку΄менты на стол, приказал он, усиленно массируя копчик левой рукой и перекидывая сигарету из одного угла рта в другой при помощи кончика языка. Пачпорт жены, свидетельство о заключение брака. Ты хорек, подобно остальной шантрапе, женился ради Московской прописки, знаем мы вас. Жаль: не могу отказать, не то я бы всякую лимиту отправлял туда, откуда приезжает эта шантрапалимита. Ну да ладно, придешь у понедельник за пачпортом.
Майор ошибся, может не нарочно, но, скорее всего, сознательно, потому что в понедельник приема в паспортном столе не было.
Я вышел от начальника паспортного стола, сопровождаемый лошадиным хохотом, и спокойно направился в сторону дома, слабо представляя, как много для меня значил этот паспортный стол, и какие муки меня могли ожидать, если бы все же этому майору удалось отказать в прописке.
Дома встретила супруга не то что радостно, а както вяло, а точнее безразлично, будто я явился в качестве кредитора, да ей и не до меня было: малыш после родовой травмы, все время верещал бедный, никому в доме не давал покоя. Малыш неосознанно кричал от боли, сотрясая ручками, которые не сгибались в локтях, а пальчики на ручках застыли в растопыренном положении. Я уже знал, что во время родов врачи отправились пить православную, и к роженице никто не подошел в самый ответственный момент, чтобы спасти ребенку жизнь и избавить его от тяжелой судьбы пожизненного калеки.
Не сиди ни минуты в квартире, сказала она, не глядя на меня.
А что делать?
Как что, иди, ищи работу. На что мы житьто будем, ты думал об этом, когда решился заводить семью?
Никто из нас ни о чем не думал, сказал я, глядя в пол. Встретились, понравились друг другу. Кажется, я тебе тоже понравился, а дальше, как это обычно бывает, у тебя животик стал увеличиваться Так возникла семья.
И хорошо, и хорошо, произнесла Женя, глядя на меня пытливыми черными, но уже покрасневшими глазами. Мне уже тридцать, тебе тридцать, в самый раз. Ты уже был женат, там хвост за тобой, я так боюсь, чтоб отец не узнал Узнает нам житья здесь не будет. Тебе придется на дветри работы устраиваться, волчком вертеться, дабы мы не голодали. А романтические мечты, они давно улетучились. Одна надежда на дядю, что работает в министерстве. Я, в общем, хожусплю. Мальчик всю ночь кричит, спать не дает. Иногда дурные мысли в голову приходят: вышла бы на балкон вместе с больным сыном и спрыгнула с пятого этажа на плиты. Сразу бы все кончилось.
Не говори глупости. Ты что, Женя? а я как?
Хорошо, не буду. Иди, милый, ищи работу, хоть какуюнибудь. Хоть сторожем, я хныкать не буду, мне все равно, где ты и кем ты будешь работать, лишь бы копейка в доме прибавилась. Я как инженер получаю в конструкторском бюро сто пять рублей. Ну, разве это деньги? Смешно говорить даже. Может, и тебе сто дадут, вот уже двести, вот уже и независимость какаято. Отец, знаешь, какой жмот. К тому же мать на его шее всю жизнь сидит.
Хорошо, хорошо, я все понимаю. Но, кажись, надо паспорт. А паспорт в милиции. Начальник паспортного стола положил его в ящик стола и сказал: придешь в понедельник, а понедельник у них выходной день.
Паспорт принесешь потом, сначала найди себе место. Объясни: несколько дней спустя, паспорт будет, никуда он не денется.
Я тут же набросил дранный пиджачок на худые плечи и как «глава» семьи, бросился к уличным щитам, на которых круглый год висело объявление о приеме на работу. В основном требовались рабочие профессии. А что, если пойти рабочим, подумал я. Но ведь профессии никакой, один паршивый марксизм в голове, да классическая литература. Мой юношеский романтизм, замешанный на наивности, внушал мне, что я буду великим писателем, и денежный вопрос отойдет в звездное пространство, как пар от воды во время кипячения. А вышло так, что я как был гол как сокол, так им и остался. Да еще семью завел.
К вечеру, усталый, как гончая собака, я вернулся домой ни с чем и улегся в той же клетушке, где ютилась и Женя с больным ребенком, не раздеваясь и не претендуя на ужин.
На следующий день я встал раньше всех и уже в семь утра пил подогретый чай с кусочком черствого хлеба. Тесть с тещей еще храпели, да так, что занавески шевелились.
Еще транспорт был не загружен народом, когда я сел в автобус, чтоб доехать до метро «Войковская», так называлась станция в честь ленинского головореза Петра Лазаревича Войкова, принимавшего непосредственное участие в казни царя и его несовершеннолетних дочерей. Я решил отправиться в самый центр столицы. Именно с центра начались поиски работы. Но эти поиски ни к чему не привели, мало того, они оказались бесполезны. Я, по своей неопытности, не учел одной простой вещи: не имея партийного билета, невозможно было найти работу, если только дворником, или на худой конец воспитателем в рабочем общежитии на семьдесят рублей в месяц.