Обреченные и проклятые - Альбина Нури

Альбина Нури

Обреченные и проклятые

Наши дни

Хрусталев возник на пороге кабинета, как всегда, неожиданно. Всех остальных посетителей слышно заранее: они звонко цокают каблуками туфель и ботинок или шаркают подошвами, когда идут по длинному узкому, похожему на тоннель, коридору с нависшим потолком.

Но на этого типа обычные законы не распространяются. Может, он вообще не ходит, а плывет над полом по воздуху, как бесплотная тень? Только что стояла сонная тишина, а уже в следующую секунду дверь с противным визгом повернулась в петлях, и внутрь кабинета проскользнул человек. Длинный, тощий, угловатый, как циркуль, он всегда держался очень прямо, словно силился дотянуться головой до потолка.

«Специально подкрадывается, что ли?»  с досадой подумал Петр Сергеевич, однако вслух возмущаться не стал.

 Могли бы постучать,  только и заметил он.

 А вы что, заняты чем-то предосудительным?  без тени улыбки осведомился Хрусталев. В руках он держал белую картонную папку с тесемками.

 Многие называют это вежливостью,  вздохнул хозяин кабинета, сидевший за громоздким старомодным столом, заваленным бумагами.  Ладно, оставим. Что там у вас?

Вошедший молча положил на стол свою папку.

 Вы собираетесь шантажировать меня ее содержимым, как Остап Бендер  миллионщика Корейко?  пошутил Петр Сергеевич, но ответной улыбки не дождался. Что ж, ничего удивительного. Чувство юмора у Хрусталева отсутствовало. Печальный факт, учитывая их профессию.

 Откройте, полюбопытствуйте,  коротко бросил Хрусталев и огляделся с таким видом, будто попал сюда впервые, хотя знал в этой комнате каждую трещинку, каждое пятно на выцветших желтых обоях.

Петр Сергеевич скривился, не пытаясь скрыть недовольства, и потянул за тесемки. Внутри находилась толстая пачка бумаги. Обычные белые листы формата А4 с напечатанным на них текстом. Заголовок отсутствовал, имя автора  тоже. Сверху было пропечатано «Глава первая»  и только.

 «Я прекрасно понимаю, что никто не поверит в правдивость моей истории, даже если ее каким-то чудом и прочитают. Люди станут крутить пальцем у виска: надо же, какая больная фантазия»  вслух прочел он.  Что за чушь? Рукопись какая-то? Теперь все пишут  мода такая. Писателей больше, чем читателей. Неужели кто-то из наших взялся

 Да погодите вы острить!  дернув плечом, перебил Хрусталев.  Сначала почитайте!

 Откуда у меня время?  возмутился хозяин кабинета, сунул пухлую руку с коротко остриженными ногтями в папку и пролистнул несколько страниц.  Когда это читать? А главное, с какой стати? У нас тут что, издательство? Бросьте вы эти глупости!

Хрусталев ничего на это не ответил, продолжая буравить Петра Сергеевича взглядом.

«Какое все же у него лицо странное! Широкое, квадратное, как площадка, и рта совсем нету  щель какая-то. Брови еще эти Что за нелепость. Кустятся почище, чем у Брежнева»,  подумал Петр Сергеевич.

 Хорошо, хорошо! Прочту!  сдался он, прекрасно понимая, что Хрусталев не отвяжется, пока не добьется своего. Справедливости ради нужно сказать, что этот человек никогда не просил о чем-то пустяшном, не занимался глупостями  для этого он слишком серьезен, даже мрачен. Если притащил сюда эту писанину, выходит, в ней есть нечто действительно важное.  Сейчас прямо и начну.

Хрусталев вышел, как обычно, проигнорировав слова прощания. Петр Сергеевич вздохнул, взял первый лист и погрузился в чтение.

Рукопись. Глава первая

Я прекрасно понимаю, что никто не поверит в правдивость моей истории, даже если ее каким-то чудом и прочитают. Люди станут крутить пальцем у виска: надо же, какая больная фантазия!

Тем не менее это чистая правда  такая, какой она открылась мне.

Как правда и то, что я отдала бы полжизни, чтобы никогда ее не узнать.

В том, что решила записать свою историю, повинна выработанная за долгие годы профессиональная привычка. Я журналист, всю жизнь работала в печатных изданиях, привыкла анализировать факты, перенося их на бумагу. Вдобавок, как многие журналисты, втайне мечтала стать писателем.