Ну вот… А главный оператор очень спокойно относится к картине, и он, — Женя кивнула на Нику, — все время жаловался мне на главного, что тот спокоен.
— Так это же хорошо.
— Что?
— Если спокоен, — усмехнулся Струмилин.
— Он слишком спокоен, — сказала Женя, нахмурившись, — а это уже рядом с равнодушием: что бы ни снимали, ему все равно. Поставит свет и — жужжи себе камера… И когда мы собрались на летучке, я сказала, что мы, молодые, очень озабочены операторским качеством отснятого материала. А главный оператор спросил меня: «Кто это „мы, молодые“?» Нас на летучке было двое молодых: я и Ника. Он опустил голову и не сказал ни слова, хотя говорит об этом всем в коридорах. А он обязан был встать вместе со мной. Он не сделал этого. Это даже не трусость, пожалуй. Это подлость. И не крупная, а мелкая, мышиная. Я сказала ему, что не хочу его больше знать. И мне это больно.
— Да?
— Ну, не то чтобы очень больно, — ответила Женя тихо, — а просто такое ощущение, будто надела мокрое платье…
3
Богачев долго раздумывал, пойти в ресторан или пораньше лечь спать, чтобы завтра явиться по начальству первым, ровно в девять ноль-ноль. Но в раскрытые окна доносилась музыка. В ресторане играл джаз. Богачев любил джаз. Поэтому он достал из кармана записную книжку и начал листать ее. Странички с литерами были пусты: книжку он купил только вчера и только из-за того, что ему понравилась обложка, сделанная под черепаховую кожу. Правда, перед отъездом из училища великий ловелас Пагнасюк дал Павлу несколько телефонов в Москве.
— Девочки экстра-пума-прима класс, — сказал он, — море нежности, бездна целомудрия и все такое прочее. Позвони, два галантных слова, тыр-пыр, восемь дыр — и вечер у тебя будет обеспечен. Что касается ночи, то все зависит от степени твоей оперативности.
Богачев достал листок, на котором Пагнасюк записал имена и телефоны, сел к столу и начал звонить. Он набрал первый номер — номер, по которому должна была ответить Роза.
— Можно Розу? — спросил Богачев, когда подошли к телефону.
— Розка! — закричал кто-то на другом конце провода. — Розу вашу просят!
Потом в трубке надолго замолчали.
— Алло, — прошамкал старушечий голос, — кого тебе?
— Розу.
— Колька, что ль?
— Нет.
— Чего «нет»? Не слышу разве? Нет ее, упорхнула твоя Розка в кино.
И повесили трубку.
Богачев набрал следующий номер и попросил Галю.
— Одну минуточку, — ответили ему, — сейчас Галя подойдет.
Богачев закурил и стал рисовать на бланке гостиницы чертиков и женские ножки.
— Я слушаю, — сказала Галя.
— Я тоже.
— Бросьте шуточки, кто это?
— Богачев.
— Какой Богачев?
— Летчик Богачев.
— Вы не туда попали.
— Почему? Туда попал. Вы Галя?
— Да.
— Мне ваш телефон Пагнасюк дал, Леня Пагнасюк.
— Он рыжий?
— Он не любит, когда о нем так говорят. Он белокурый.
Галя засмеялась и спросила:
— Что вам надо?
— Многое.
Она снова засмеялась.
— Многого у меня нет.
— Может, сходим поужинаем куда-нибудь?
— Я уже собралась спать, что вы…
— Жаль.
— Если хотите, завтра.
— Я не знаю, что будет завтра.
Галя сказала близко в трубку, шепотом:
— Сейчас это неудобно по ряду причин…
— Муж дома?
Она засмеялась:
— Конечно…
«Вот сволочь!» — подумал Богачев и сказал:
— До свиданья.
Он не стал звонить по другим телефонам Пагнасюка.
«Все-таки Ленька подонок, — подумал он, — я всегда думал, что он подонок. Неужели ему мало незамужних? В замужних можно влюбляться серьезно, а не так, как он».
Богачев повязал свой самый модный галстук и пошел вниз, в ресторан. Он спускался по лестнице, прыгая через три ступеньки, загадав при этом, что если он сможет спуститься вниз в такой темпе, ни разу не нарушив его, то вечер сегодня будет хороший и интересный.