Дарунино поле, или Сказ о том, как саратовский калач испекли - Пётр Петрович Африкантов

Пётр Африкантов

Дарунино поле, или Сказ о том, как саратовский калач испекли

Над Саратовом обеденный покой. Ни ветерка, ни голоса, ни полёта птицы. Старая развесистая ива укрыла от посторонних глаз группу мальчишек с прилегающих улиц. Тихо. Мальчишки, в разных позах, разместились под ивой; кто-то сидит на трухлявых пнях, кто-то шепчется с соседом. Один прислонился к стволу и улыбается с закрытыми глазами. Чему улыбается, бог весть. Что их ждёт сегодня? Возможно, кто-то удачно стянет кошелёк у приезжего купца, кто-то крендель у зазевавшейся торговки, а кто-то сбегает посыльным в затон и за это получит честно заработанные копейки. Будут и те, кому не повезёт, кого поймают на воровстве и изрядно поколотят. У каждого из этих уличных бродяжек судьба сегодня сложится по-разному.

 Эй! Дружаны! Хорош нежится. Слухай сюда.  Проговорил высокий рябой мальчишка. Все повернули головы в его сторону.  Сегодня мы сделаем скачок, то есть совершим ограбление филипповской булочной.  Мальчишки сразу загалдели.  Ша! галдёж, босота остановил возникший шум Шмоня.  Слухать и не перебивать. Вопросы задавать по существу.

Шмоня предводитель мелкой саратовской детской воровской шайки. Воришки в основном, малолетки, из неблагополучных семей. Шмоня заметно старше других и является непререкаемым авторитетом. Заросли ивняка и сирени, в которых проходит собрание есть штаб команды.

«А нас там не сцапают?» спросил кто-то.

 Не сцапают, если всё хорошо продумать,  ответил Шмоня.

 Я видел, как рано утром к Филипповке подкатила красноколёсая Шмидтовская пролётка с крупчатником. К нему сел, по дорожному одетый, кондитер из хлебопечки и они укатили в сторону Соколовой горы.  Проговорил всезнающий Петька Шмыга.

 Эта информация не к месту,  заметил Шмоня.  Укатили и укатили. Гусиное перо им в зад. Нам какое дело до того, куда крупчатник с кондитером поехали. Мы у них что, разрешение на ограбление должны взять, а они раз и уехали, не подписав с нами бумаги

Кто-то прыснул со смеха, а потом смех овладел всем собранием, разом прогнав царствующий здесь недавно покой и обеденную негу.

 И так,  продолжал Шмоня,  Ты, Санёк, делаешь отвлекающий маневр. Маневр должен быть таким, чтоб все рты раскрыли, понял?  обратился он к мальчишке лет одиннадцати с гармошкой на коленях.

 Сделаем!  ухмыльнулся Санёк и звякнул колокольчиком гармошки.

 Можно без этих твоих шуток,  осклабился предводитель.

 Можно. Только гармошка тоже подтверждает.

 Ты, Капрал,  обратился Шмоня к рыжему, веснушчатому мальчишке,  как мы с тобой обговаривали, сделаешь выпад. И чтоб руки, как в прошлый раз не дрожали Понял?

 Так они дрожали тогда не от страха, а от того, что мы перед этим какой-то дряни с Кренделем накурились. Правда, Крендель!?

 Было дело,  выкрикнул сиплым голосом мальчишка с прозвищем «Крендель».

 Всё! Ша! Растявкались. Приструнил мальчишек Шмоня. Остальные подыгрывают толпе известными способами. И чтоб всё было натурально А теперь разбежались.

* * *

А жаль, что мальчишки из команды Шмони не обратили внимания на отъезд красноколёсой пролётки. Это был, так сказать, исторический момент в жизни Саратова, который не был зафиксирован и описан ни одним историком губернии. А надо было зафиксировать. Теперь же, когда команда Шмони готова что-то украсть из булочной, красноколёсая пролётка уже пылит по просёлочной дороге на севере Саратовской губернии. Две пегие лошади легко тянут четырёхколёсный экипаж с откинутым назад кожаным верхом. В пролётке покачиваются на рессорах двое средних лет мужчин. Один из них, что поплотнее и пониже, в кепке, сшитой на немецкий фасон крупчатник с мельницы Шмидтов, Христофор Петрович Бушман, а рядом с ним сидит саратовский кондитер, заместитель управляющего хлебопекарным производством Дмитрия Ивановича Филиппова в Саратове и по совместительству главный кондитер пекарни Вертягин Афанасий Матвеич. Мужчины знают друг друга не первый год и относятся друг к другу доверительно.

 Всё вдовствуешь?  спросил Христофор Петрович Афанасия Матвеича.

 Куда ж деваться Отошла моя Клавдюшка в сыру землю не вовремя.

 Н-да Господни пути неисповедимы.  Ответил крупчатник.  Женится-то, не надумал?

 Других, на месте моей Клавдюши, представить не могу.

Помолчали.

 А, что?  спрашивает Христофор Петрович.  Поделился бы, Афанасий Матвеич, своими задумками. Знаем мы друг друга не первый год, а ты всё молчишь и молчишь. Не будет же хозяин мельницы, снимать меня просто так с работы и посылать показывать тебе пшеничные поля, которые для него святее святых. Об этих полях только и знают два человека я, да он. И тут на тебе «Поезжай, Христофор Петрович, и покажи хлебопёку и кондитеру самое лучшее, что у нас есть». Я весь в недоумении Андрей Иванович рассказал бы мне о вашем с ним разговоре, только ему некогда было. Наш же с ним разговор закончился словами «потом, потом, потом Поезжайте, не медлите. У Филипповцев хорошая задумка»  и даже пролётку свою выделил. Такого никогда не было. Так вот уж раз мы едем вдвоём средь полей, вы мне, любезный, Афанасий Матвеич, и разъясните, что к чему? Почему такая спешка?