Но она его не любит, просто ей нужно было где-то жить. Еврей пьёт, а толстушка пишет, что ни с кем ей не было так хорошо, как с Лёхой. И что теперь делать, потому что он, Лёха, её уже послал. А теперь вот она пишет. Я дал совет моему Минотавру возобновить его отношения с толстушкой. Одновременно восхитившись ситуацией. Лёха рассчитывает расколоть меня и получить за это УДО, но не гнушается пользоваться моим советом в своих сердечных делах. Впрочем, вопрос, есть ли у него сердце.
Многие его истории: о побоях. О битье кулаками, и ещё клюшками для травяного хоккея. Он сообщил, что всегда ездил и ходил с клюшками в спортивной сумке. Что для достоверности вступил в клуб травяного хоккея. Что клюшками удобно ломать руки: наказывать. Нанесение тяжёлых телесных повреждений стало любимым занятием Лёхи ещё в школе. Вместе с подлыми налётами на квартиры друзей и знакомых. Метод всё тот же: делаются слепки с ключей.
Признаюсь, я думал, что он преувеличивает телесные повреждения. Но впоследствии узнал от новых и новых сокамерников, что Лёха избивал-таки свои объекты в Лефортово. Маленький Шамсутдин Ибрагимов был посажен им писать «чистуху». Шамс говорил мне (мы просидели с ним всего три дня, но успел), что в то время, как он писал под диктовку Лёхи, тот бил ему по рёбрам. «Пиши!» За Шамса, я уже упоминал этот эпизод, вступился бизнесмен Анатолий Быков, его посадили третьим в камеру.
Но куда более громкое дело числится за Лёхой, чем насильственное склонение к чистосердечному признанию скромного Шамса. Лёха расколол на чистуху чечена Французова. Напугал его теми же адскими сценами изнасилования на дальняке, которыми пытался запугать меня. Чечена Французова должны были опустить на дальняке не за книгу, разумеется, но за то что, он чечен. Французова обвиняли в том, что он подвозил якобы взрывчатку для взрывов в Москве и Волгодонске. Лёха обработал Французова кулаками по рёбрам в первую же ночь и продиктовал ему текст «чистухи». Однако позднее, на суде в Ставрополе, обвиняемый Французов и четверо его подельников отказались от показаний, данных в Лефортово, заявив, что в СИЗО ФСБ их подвергли морально-психологическому и физическому насилию. Насилие это имеет имя: Лёха, в случае Французова. Сколько скинули Лёхе со срока в случае Французова? Год? Пару лет?
Меня ему велено было не обрабатывать кулаками, ну он и не переходил черту. Однако я видел, каких усилий ему это стоило. Его рожа вся корёжилась от усилий. Помню, как он взвинтил себя в течение нескольких минут, обнаружив в моём блокноте фразу: «Мой сокамерник сказал мне, что кроме Бога ни перед кем не преклонит колени. А я и перед Богом не преклоню колени». Он сказал мне эту фразу, и я употребил её в моём эссе о Ницше, в книге «Священные монстры», она писалась на глазах Лёхи и под его наблюдением. «Преклонишь, ещё как! Передо мной преклонишь!» – орал он надо мной. Эта была его излюбленная поза, я сидел на шконке, а он стоял надо мной. «Если б не они, в ногах бы ты у меня валялся», произнося «они», он кивнул в сторону двери, имея ввиду Zoldaten. «Ноги мои обнимал бы, ой, не надо, Алексей!»
Я встал. Он уже месяц пугал меня и ничего не произошло. Поначалу я чувствовал дискомфорт, оказавшись с буйным психопатом на шести квадратных метрах площади. Но даже поначалу я хорошо спал, например, уставая от него. «Так – сказал я, – тебе не нравится жить со мной, да, Алексей? Хорошо, зачем насиловать себя, я нажимаю „вызов“ и прошу нас расселить по разным камерам. Нечего на меня орать. Я ещё не осужден, но уже наказан, тем что помещён с тобой. Нажимаю, да?» И я приблизился к выключателю.
«Ты погоди», – сказал он смущённо. Он понял, что УДО ускользает от него. Если бы и не с первой попытки, администрация вынуждена была бы нас развести в конце концов. Я бы сообщил адвокату.