Yeah. Thanks for the warm fucking welcome[11], прошептал Уильям и попятился от компании.
Какой же ты всё-таки дебил, Грег, голос девушки в очках слышался за спиной.
Пусть валит. У нас тут частная вечеринка.
Уильям, ссутулившись, брёл между людьми и думал: «Что я вообще здесь потерял? Мне надо пойти на второй этаж, к отцу. Я ничего не могу без отца, даже друзей новых завести или с девушкой познакомиться. Fuck. What a fucking loser I am».
Шаркая новыми туфлями, купленными Антоном за эйтбол[12] кокаина, Уильям добрёл до пластмассового стула в заднем ряду. Все стулья вокруг были свободны. Он был один жертва неуверенности и страхов, подпитанных лизергиновой кислотой. В уголке своих роговых очков Уильям видел, как кривится и насмехается клоун-убийца.
«Хватит, Уильям хлопнул себя по щеке. Ты не будешь жалеть себя и ныть. Хватит. Поныл и довольно. Иди и туси. И улыбайся, и получай удовольствие, и не смей грустить. Иди и кайфуй. And remember: if youre sad, your enemies win»[13].
Свет погас.
Уууоооооооуууаа! поднялся крик и аплодисменты. Бенгальские огни множились в ночи. Уильям сунул очки в карман, послав тем самым клоуна-убийцу куда подальше, и окунулся в толпу.
Йиииххииии! крикнул разрисованный неоновыми красками бородач.
Уильям вдохнул.
Ууууууу! выжал он из себя. Он закусил губы, напряг нос и бил себя в грудь.
Слышь, братан, это ж грейтфул дед! из динамиков раздался до боли знакомый всем торчкам голос. Голос Чонга[14].
Ну так слушай, бро, есть у тя чё?! Косячка не будет, братиш?
Хоть одну тягу чувак! давай, не козлись!
Фып! Фып! вдохнул голос. Кха! Кха! он закашлял.
Годная шмаль, чувак!
Все обернулись. Уильям тоже. Огромный, белый, закрученный, словно крем в эклере, с большой красной лампой вместо горящей пятки косяк летел прямо на него. В косяке сидел Отец-Время: в синем костюме и голубом колпаке, и с огромной накладной бородой. Он разбрасывал конфетти из ведёрка, а в конце, уже у сцены, вытряхнул остатки на какую-то девушку и выкинул ведро.
Пяааать! кричал голос в динамиках.
Четыре!
«Это определённо Билл Грэм говорит, подумал Уильям. По нью-йоркскому акценту понятно».
Триии!
Кричали соседи Уильяма.
Дваааа!
Кричал и сам Уильям.
Один с половиной!
Многие случайно крикнули «Одиин!» и теперь им было неловко.
Один с четвертью!
Один! С Новым годом!
Слышались «Дзииинь» будильника и «Буээээум» пушки, и барабаны, и гитара, и клавиши. Отец-Время припарковал косяк на сцене и пошёл к микрофону, у которого стоял Грэм. Отец-Время скинул с себя колпак и бороду, и оказалось, что это никакой не Отец-Время, а Джей Перри актёр, отец, любитель сухих вин. Он схватил микрофон и заорал: «С Новым годааам!», хотя группа уже вовсю играла. Как позже выяснилось, Отцом-Временем должен был стать сам Грэм, но Перри, чудом пришедший в себя после кислотного передоза, как-то заговорил его.
Шарики, миллионы шариков падали на Уильяма. Яркие, разноцветные, может даже вкусные, кто знает. Торчки били по ним, а шарики, как цветные Боги, только смеялись над их потугами и возвращались.
Световая система над сценой поливала музыкантов всеми цветами радуги. Под потолком кружился дискобол, выпуская разноцветных солнечных заек из своей зеркальной клетки. Всё это буйство красок и музыки наполняли Уильяма радостью, и он хотел её куда-то излить. Но куда?
«Я даже не знал, что могу быть таким счастливым. Я и не подозревал, что могу так крепко любить жизнь и так тонко ценить момент», думал Уильям.
Он увидел парня с пушистой бородой. Блёстки усыпали его обгоревшее лицо, как звёзды красное небо, а в бороду ему кто-то вплёл цветы. Их счастливые взгляды встретились, и они обнялись, как самые настоящие Братья.
Уильям залип в огромный экран над сценой. Экран показывал лимонных скелетов, то появляющихся, то ускользающих.
Я так рад, что ты пришёл, брат! кричал бородач.
Я тоже! кричал Уильям. У него слёзы наворачивались от радости. Давай пойдём вперёд!
Пошли!
Уильям прокрался к самой сцене, но его друг где-то потерялся. Уильям запаниковал. Как же так? Это ведь был особенный для него человек, а теперь его нет
The sky was yellow, and the sun was blue, пели Grateful Dead.
«Небо было жёлтым, а солнце голубым, думал Уильям. Я понял. Наши глаза способны видеть ограниченную палитру цветов: от инфракрасных до ультрафиолетовых излучений. Но ведь цветов больше. Наш слух воспринимает лишь небольшой диапазон децибелов. Мы не слышим ультразвуковой свисток. Мы не видим в темноте, как кошки. Наши пять чувств ограничены. Наш разум скован. Мы должны»