Менталист разинул рот. Эта особа из полиции становилась все более интересной. Винсент не привык к тому, что люди разгадывают его секреты. Мина села, уже не скрывая улыбки.
Профессиональный прием, не более того. Она снова придвинула ему фотографии.
Хорошо, вы победили, отозвался Винсент. Пока, во всяком случае.
Верхний снимок в кипе съехал в сторону, и глазам Винсента открылось нечто более интересное. Мина не успела его остановить.
Черт Лицо менталиста исказила гримаса.
Именно так.
Он сощурил глаза, словно стараясь привыкнуть к тому, что увидел.
А это что? Ткнул пальцем в предмет в пластиковом пакете рядом с телом.
Часы жертвы. Стекло разбито. Стрелки показывают три часа, и смерть, похоже, наступила именно в это время. То есть в три пополудни
Винсент замотал головой:
Нет, не часы, вот это
Он показал на линии на бедрах жертвы, как раз под тем местом, куда вошел клинок. Две длинные линии пересекались с короткими, образуя узор, похожий на лестницу. Как казалось Мине, по крайней мере.
Порезы, ответила она, ножевые, похоже. Возможно, таким образом преступник рассчитывал терроризировать жертву. В предвкушении того, что должно было последовать за этим.
Но с какой стати такая точность? удивился Винсент. И это настолько не согласуется с тем, как он искромсал ее потом Не думаю, что это ради лишних мучений. Эти линии символ.
Символ чего?
Ну этот образ имеет символическое значение во многих религиях. В Библии, к примеру, где Иаков поднимается на небо по лестнице. Фрейд связывал лестницу непосредственно с половым актом. Только не спрашивайте меня, как именно. Хотя думаю, здесь все проще.
Винсент повернул снимок на девяносто градусов и продолжал разглядывать «лестницу» в новом, горизонтальном положении. А Мина поймала себя на том, что больше не видит ступенек. Теперь линии образовывали римскую цифру «три».
Повисла пауза. Голоса из бара перебивали мысли.
Молчание нарушил Винсент:
Не хотел об этом спрашивать, но
Мина кивнула.
Догадываюсь, о чем вы подумали. Если есть третий номер, то где первый и второй?
* * *С утра голова работала плохо. Слепящий солнечный луч, прилегающая к коже мягкая поверхность простыни и слабое послевкусие снотворного вот и все, что обычно воспринимал Винсент в эти первые секунды между сном и пробуждением. Блаженный вакуум и полная невозможность локализовать себя в какой-либо точке вселенной. Ощущение пространства, времени это приходило позже.
Действительность вторгалась в его сознание постепенно. Звон фарфоровой посуды из кухни. Птица, защебетавшая, вопреки зиме, в домике, который соорудила для нее Мария. Голос сына Астона, то высокий, то низкий, так легко меняющий радостные интонации на гневные.
Винсент сел, откинув одеяло. Медленно, начиная с левой, опустил ноги на пол. Потом надел брюки и вчерашнюю рубашку, которую до того хотел бросить в стирку, хоть и носил всего один вечер. Верхнюю пуговицу проигнорировал, застегнулся на оставшиеся шесть. Так оно и должно быть. Он никогда не понимал, зачем на рубашки нашивают семь пуговиц. Похоже, эту модель разрабатывал психопат.
Когда Винсент вышел на кухню, там уже собрались все, кроме Ребекки.
Иди пригласи к завтраку свою любимую доченьку, сказала Мария, не глядя на мужа.
Как Винсент ни пытался, не мог вспомнить, когда слова, которые они говорили друг другу, не были нагружены таким множеством дополнительных смыслов и намеков. Ссоры, бытовые неурядицы и вечная подозрительность незаметно разрушили то, что некогда действительно было. Но когда именно это случилось, теперь установить невозможно.
Мария нарезала яблоки для Астона, озлобленно мешавшего ложкой йогурт. Зеленый чай в ее чашке давно остыл. Сонный Беньямин сосредоточенно чистил яйцо, второе лежало перед ним на тарелке. Две тарелки одна для яиц, другая для скорлупы.
Винсент постучался в комнату Ребекки.
Ребекка? Выходи, завтрак накрыт.
Он сделал это, хотя заранее знал, каков будет ответ.
Я не голодна, послышался голос из-за двери.
Тебе надо поесть. Выходи
Уже сев за стол, Винсент услышал, как открылась дверь за его спиной, а потом со стуком закрылась. Беньямин поднял глаза в направлении комнаты сестры, но ничего не сказал.
Мама-а-а! захныкал Астон. Это слишком большие куски.