– Я вернусь через полчаса, – говорил между тем Вудбридж. – Если понадоблюсь раньше, можете воспользоваться этим телефоном.
– Спасибо, – сказала Сьюзен Кьюли.
Когда Вудбридж ушел, Тони Штур снял инвалидную коляску с ножного тормоза и подкатил Грея к столу, за которым они все расположились. Молодая женщина заняла ближайшее к Грею кресло, Штур сел у окна.
– Ричард, вы помните меня? – спросила она.
– А должен?
– Надеялась, что вспомните…
– Что же, мы с вами – друзья?
– Можно сказать и так. Сколько‑то времени мы были близки.
– Мне очень жаль. Многих вещей я не могу вспомнить. Давно это было?
– Не очень, – ответила она. – Как раз перед этим несчастным случаем.
Во все время разговора она лишь изредка поднимала на него глаза, больше смотрела вниз – на свои колени, на стол или мимо него на репортера. Штур же демонстративно уставился в окно: слушал, но явно не желал принимать участие в беседе. Почувствовав взгляд Грея, он вынул из кармана газету и раскрыл ее на футбольной хронике.
– Не хотите ли кофе? – спросил Грей.
– Вы же знаете, что я… – Она запнулась. – Я предпочла бы чай.
– Я закажу.
Желая выглядеть независимым, Грей отъехал от нее и сам поднял телефонную трубку. Сделав заказ, он вернулся к столу. Штур снова закрылся газетой; беседа, очевидно, была исчерпана. Глядя на них двоих, Грей сказал:
– Должен заметить, что вы оба даром теряете время. Мне нечего сказать.
– Вы представляете, во что моей газете обходится ваше пребывание здесь? – поинтересовался Штур.
– Я не просил помещать меня в эту клинику.
– Наши читатели озабочены вашей судьбой, Ричард. Вы – герой.
– Совсем нет. Просто я оказался в неподходящее время в неудачном месте. Это не значит, что я герой.
– Поверьте, я здесь не для того, чтобы спорить с вами, – сказал Штур.
Чай был подан на серебряном подносе: чайник, фарфоровые чашки, крохотная сахарница, бисквиты. Пока официант накрывал на стол, Штур вернулся к чтению газеты, и Грей воспользовался возможностью рассмотреть Сьюзен Кьюли как следует. Дейв назвал ее «хорошенькой», но вряд ли это слово было удачным. Самая обыкновенная, хоть в общем и приятная, внешность: правильные черты лица, карие глаза, светло‑каштановые прямые волосы, узкие плечи. Правильнее всего было бы сказать про нее: «неброская». На вид ей было лет двадцать пять – двадцать семь. Она сидела в свободной позе, положив тонкие руки на подлокотники кресла, держалась прямо, но без напряжения. Она не смотрела на него, явно предпочитая разглядывать чашки на столе. Kaзалось, она стремится избежать не только его взгляда, но и оценки, не желая знать его мнения о себе.
Мнения, впрочем, он пока не имел, если не считать того, что она находилась здесь и явилась вместе со Штуром, стало быть, имела прямое или косвенное отношение к этой газете.
Кем она могла приходиться ему в прошлом? Она сказала, что была другом, но какого рода? Другом семьи? Одной из тех, с кем он когда‑то вместе работал? Любовницей? Неужели он не в состоянии вспомнить даже такую простую вещь? Что в ней могло заставить его влюбиться? Ему пришло на ум, что она может оказаться подставной фигурой газеты: «ТАИНСТВЕННАЯ НЕЗНАКОМКА ЗАЯВЛЯЕТ ПРАВА НА ЛЮБОВЬ».
Как только официант ушел, Грей снова обратился к ней:
– Ну, так о чем мы?
Она не ответила, просто протянула руку и придвинула к себе чашку. Она по‑прежнему не смотрела на него, теперь рассыпавшиеся волосы скрывали ее лицо.
– Не помню, чтобы видел вас прежде.