Давно прошли те дни, когда вниз по Гайо спускались целые армады лодок‑плоскодонок, а ведь именно так добирались сюда первые пионеры, везли с собой семьи, всевозможные инструменты, скарб, семена и пару‑другую поросят на развод. А теперь, того и гляди, из леса посыплются огненные стрелы – и потом к французам в Детройте заявится какое‑нибудь племя краснокожих со связкой полуобгоревших скальпов на продажу.
Но Рвач Палмер подобными проблемами не заботился. Уж его‑то судно, доверху заставленное бочонками, узнает всякий краснокожий. В большинстве тех бочонков мелодично плескалось виски – сладкая музыка для этих варваров‑краснокожих. Однако внутри огромной кучи драгоценных сосудов, справленных руками умельца‑бондаря, скрывалась одна бочка, в которой ничего не плескалось. Ее доверху заполнял порох, от которого отходил бикфордов шнур.
Ну и зачем Рвачу был этот порох? А вот зачем. Предположим, плывет себе баржа по течению, матросы шестами отталкиваются от отмели, чтобы обогнуть излучину, и вдруг, откуда ни возьмись, вываливается с полдюжины каноэ, битком набитых раскрашенными в воинственные цвета краснокожими из племени кикипу. Или на берегу загорается огромный костер, вокруг которого радостно пляшут дьяволы‑шони, размахивая занимающимися огнем стрелами и натягивая луки.
Так вот, здравомыслящие люди в подобных случаях начинают молиться, вступают в драку и благополучно прощаются с жизнями. Но только не Рвач. Он встает посреди лодки, берет в одну руку факел, а в другую – фитиль и орет что есть мочи:
– Взрывай виски! Взрывай виски!
Ну да, большинство краснокожих вообще не разумеют по‑английски, зато все они прекрасно знают, что значит «взрывай» и что такое «виски». Поэтому, вместо того чтобы окатить баржу Рвача дождем из огненных стрел или, выпрыгнув из каноэ, наброситься на моряков, краснокожие мигом сворачивают в сторону, прижимаясь к противоположному берегу и обходя плоскодонку с драгоценным грузом. Кое‑кто кричит:
– Карфаген‑Сити!
Рвач орет в ответ:
– Верно!
И каноэ дружно устремляются вниз по Гайо, направляясь к городу, в котором вскоре начнется продажа огненной воды.
Для парней, что стояли на баграх, путешествие вниз по реке было первым плаванием в жизни, они, конечно же, не знали того, что было известно Рвачу, и потому чуть в штаны не наложили, когда заметили натягивающих луки краснокожих. А когда Рвач поднес факел к фитилю, так они вообще за борт кинулись прыгать. Рвач все животики со смеху надорвал.
– Вы, парни, похоже, ничегошеньки не смыслите в краснокожих и огненной воде, – промолвил он. – У них разрыв сердца случится, если хоть одна капля из этих бочонков прольется в Гайо. Да они собственную мамашу убьют не задумавшись, если она сдуру встанет между ними и заветным бочонком, но нас они пальцем не тронут, видя, что, стоит им неправильно посмотреть в мою сторону, я тут же подорву порох.
Перешептываясь в сторонке друг с другом, работники могли сколько угодно гадать, действительно ли Рвач готов взорвать и баржу, и команду, и себя самого, но самое интересное заключалось в том, что Рвач без малейших раздумий запалил бы порох. Мыслитель из него был никудышный, размышления о смерти, загробной жизни и прочие философские вопросы никогда его не беспокоили, но про себя он уже решил раз и навсегда: когда ему все‑таки придется умереть, он умрет не один. Кроме того, он поклялся, что тот, кто его убьет, от его смерти ничегошеньки не получит. Тем более какой‑то там трусливый алкаш краснокожий с ножом для снятия скальпов.
И все‑таки не это было главным секретом Рвача Палмера. На самом деле Рвачу вообще не нужен был факел, как не нужен был фитиль. По правде говоря, тот бикфордов шнур даже близко к пороховому бочонку не лежал – Рвачу не хотелось, чтобы какой‑нибудь идиот случайно рванул его судно.