Наверное, поэтому Игорь Саввович болезнь скрывал и только недавно, всего двенадцать дней назад, решился на отчаянный шаг – пошел к врачу такой специальности, к каким в областном городе люди его общественного положения ходить не любят.
Небо быстро голубело, сделалось высоким, потерявшим кажущийся изгиб. Игорь Саввович поднялся и, волоча ноги, двинулся вдоль аллеи. Он почти не заметил, как сел в трамвай, как прокатился «зайцем» до остановки «Гора» и оказался на широком шоссе, ведущем вверх, к знаменитой в городе Воскресенской церкви. Три ее купола сверкали позолотой в солнечных лучах, стая ласточек, орущая и суетливая, делала круги вокруг центрального купола. Игорь Саввович вспомнил, как это объяснял Валентинов. «По причинам простейшего порядка, – говорил он, – блеск куполов привлекает стаи мошкары, которыми и кормятся хитрые ласточки».
Главный инженер Валентинов вообще любил изъясняться книжно и по-старинному.
Отблеск солнца в золотых куполах слепил, пришлось опустить взгляд – там в зелени утопал дом Валентинова, старинной постройки, по-купечески просторный и тяжелый. Валентинов! Точно так, как в деревне гордятся своими нестандартными односельчанами, так северный город Ромск в числе прочих достопримечательностей, таких, как Воскресенская церковь, здание Дворянского собрания, библиотека университета, называл и Сергея Сергеевича Валентинова. Вот уже почти тридцать лет от тяжелого дома вниз по тропочке, пробитой только им, в восемь часов пятнадцать минут утра спускался Сергей Сергеевич и занимал светлый кабинет в двухэтажном здании сплавного треста. Жил он с престарелой матерью, никогда и никто из горожан не видел Валентинова с женщинами, никогда в его дом женщины не приходили, а после рабочего дня и самого Валентинова в городе не встречали. Правда, поговаривали, что перед войной на проспекте Ленина Валентинова видели с блондинкой в берете, а после войны – в это не верили даже сами рассказчики – в доме Валентинова некоторое время жила женщина с погонами майора медицинской службы. Что с ней стало, куда она исчезла, никто знать не мог, и воспоминание о военной женщине считалось никчемной выдумкой.
По городу также ходили легенды о матери Валентинова, женщине тоже странной и непонятной. Как, например, объяснить такое? Мясники из центральных рядов каменного Старого рынка, эти потомственные ромские мясники, помнившие еще купцов Кухтерина и Второва, эти краснорожие громилы в белых колпаках набекрень, завидев Надежду Георгиевну Валентинову, кричали зычно: «Доброго утречку, Георгиевна!» – и продавали ей мясо на рубль дешевле за килограмм, чем всей безропотной очереди. Надежда Георгиевна при этом стояла тихо, улыбалась непонятно, и было видно, что она ничего не хотела – ни дешевого мяса, ни безочередности, ни снятых перед нею белых колпаков.
Женщина в берете, майор медицинской службы, сибирская лайка по кличке Селенциус, живущая в непонятном доме только зимой, сам дом, в котором мало кто бывал, – вот все, что знали триста тысяч ромских жителей о жизни Валентинова вне стен двухэтажною старого здания треста. А в последние пять лет произошло еще одно необъяснимое, загадочное явление – в тяжелом и большом доме Валентинова стал частым гостем молодой инженер Гольцов. Это уж совсем небывальщина, так как ни одного из своих коллег по тресту Валентинов в таинственный дом никогда не приглашал.
Подъем на Воскресенскую гору Игорь Саввович начал, когда уже было жарко, многообещающие тучи свалились грудой за лесистый берег Роми, но, видимо, из-за них насыщенный электричеством воздух был влажен. Жара и влага – чистое Закавказье, черт бы побрал этот резко континентальный климат!
Игорь Саввович вдруг понравился самому себе.