Они считали, что здесь обязательно скрыт какой-то подвох, какая-то уловка - чертова штучка, не иначе; они швырнули Зейдлу в лицо свои расписки и подняли негодующий вопль:
- Он хочет нас зарезать! Зарезать без ножа! Реб Шая, да будет ему светло в раю, вел дела с нами столько лет; его карман был всегда для нас открыт, а этот является и хочет ссадить нас среди болота!
- Глупцы! - кричал им в ответ Зейдл. - Ну и глупцы, ну и ослы же вы! Вам говорят, что вы - чисты, я ведь это не из головы выдумал, это - "на основании алгебры".
- Что он нам рассказывает басни - "албегра"! Давайте обратимся к людям, давайте спросим у раввина.
- К раввину! К раввину! - вскричали все в один голос и направились к раввину, к реб Иойзефлу.
У раввина собрался почти весь город. Стоял невероятный шум, крики раздирали небеса.
Зейдл никого не прерывал - пусть каждый скажет, чего он хочет; и только после того, как все вволю накричались, он попросил всех ненадолго выйти - он, мол, хочет остаться наедине с раввином, чтобы сказать ему кое-что с глазу на глаз.
Что произошло между Зейдлом и раввином реб Иойзефлом - никто не знает.
Говорят, что они вели между собой долгий спор. Зейдл доказывал, что грешно брать проценты, ибо, философски рассуждая, взимание процентов - это разбой; человек, живущий на проценты, говорил он, это - худший из худших, получается, говорил он, что все должны на него трудиться. Где же справедливость?
Раввин реб Иойзефл пытался возражать ему, вооружившись "узаконением" раввинских авторитетов и сославшись на "заведенный порядок мира", без которого мир, мол, не мог бы существовать, и так далее; на это Зейдл ответил, что, по его разумению, такой "заведенный порядок" - никакой не порядок и что не нравится ему весь этот мир и как все ведется в этом мире.
- Что это за мир? - спрашивал он у раввина реб Иойзефла. - Если я стащу грошовый бублик, когда я голоден, скажут, что это - грабеж, а ограбить целый город сирот и вдов, лишить их последнего куска, называется "обанкротиться"? За отрубленный палец полагается "каторжная Сибирь", а за бойню, в которой вырезали, как скот, восемьдесят тысяч англичан в Африке, получают "мендаль" за храбрость?..
- Это ли справедливость? - говорил он раввину реб Иойзефлу, ухватив лацкан его кафтана. - Это ли справедливость? Вот и разъезжает бедняга старый Крюгер*, царь буров, стучится во все двери, молит о жалости к его бедной стране; он хочет только одного - суда праведного, он хочет довериться людям, пусть люди решат. Но один говорит ему, что не хочет вмешиваться. Другой говорит: ему неудобно перед тем... Тот - так, этот - сяк, а тем временем льется кровь. Где справедливость, спрашиваю я вас, где человечность? А вы мне говорите: "основа мира", "бытие мира", "распорядок мира". Хороша основа! Хорош мир!
И еще во многие подобные несуразные философствования пустился Зейдл в разговоре с раввином, полез, как говорят, в высокие материи, по глухим дорожкам в непролазные дебри, стал отрицать "мое", и "твое", и "общее", стал все высмеивать, говорить, что называется, против бога и его помазанника, понес чуть ли не крамолу...
Тут уже раввину реб Иойзефлу больше не о чем было с ним говорить, он его и слушать дальше не захотел, закрыл обеими руками уши и закричал:
- Довольно! Довольно! Довольно!
Когда Зейдл ушел домой, реб Иойзефл обратился к толпе со вздохом:
- Бедняжка, хороший молодой человек, и благородный молодой человек, и порядочный молодой человек, но... не про нас будь сказано...
При этих словах он притронулся ко лбу пальцем, и все поняли, что он имеет в виду.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые напечатано в еженедельнике "Дер юд", Варшава, 1902.
...из пятидесяти двух листов... -- в соответствии с 52 неделями в году.
"В начале", "Счет", "Ной" -- названия разделов Пятикнижия, предназначенных к чтению в соответствующие недели; все Пятикнижие разделено на разделы по количеству недель в году.