После чехословацкой «бархатной революции» 1989 г. и последующего распада Чехословакии в 1993 г. на Чехию и Словакию рожденный Пражской весной и всячески раскручиваемый бренд в виде советского танка также оказался политически востребованным. В частности, он энергично и креативно использовался политтехнологами и средствами массовой информации как для периодического напоминания населению об «угрозе с Востока», так и для мобилизации чешского общественного мнения за вступление Чехии в НАТО и за размещение на территории Чехии американского радара ПРО.
Илл. 1 Томаш Масарик. 1920
Межвоенная Чехословакия: триумф и трагедия версальского вундеркинда
Окончание Первой мировой войны в 1918 году и распад Германской, Австро-Венгерской, Российской и Османской империй ознаменовали неожиданное для многих современников рождение целого ряда новых независимых государств в Центральной и Восточной Европе. Провозглашенная 28 октября 1918 года на руинах Австро-Венгрии независимая Чехословакия в силу ряда факторов оказалась одним из самых перспективных и многообещающих «детей Версальской системы», которые в целом отличались завидным честолюбием, амбициями и нередко завышенной самооценкой.
Колоссальную роль в успешной реализации «чехословацкого проекта», который изначально казался многим абсолютно несбыточным, сыграло поражение Центральных держав в Первой мировой войне, распад Австро-Венгрии, а также политическая сноровка и интуиция главного менеджера «чехословацкого проекта» пражского профессора Томаша Гаррига Масарика, обладавшего редкой способностью оказываться в нужное время в нужном месте и произносить правильные фразы нужным людям. Максимально удобрить дипломатическую почву для благополучного решения «чехословацкого вопроса» на Парижской мирной конференции в 1919 г. помогло спонтанное на первый взгляд антибольшевистское восстание чехословацкого армейского корпуса в мае 1918 г., которое стало очень важным звеном в реализации антибольшевистской политики стран Антанты.
Первый президент Чехословакии Т.Г. Масарик после возвращения в уже независимую Чехословакию в декабре 1918 г. из своей затянувшейся и феноменально успешной политической эмиграции, вопреки своему реализму, пространно рассуждал о «чуде», «сказке» и даже «неких высших силах», которые помогли воплотить планы первоначально маргинального круга чешских политэмигрантов в жизнь5. При этом наибольшим «чудом», если иметь в виду территориальный аспект, являлось включение в состав Чехословакии земель исторической Угорской Руси, поскольку изначально подобный сценарий даже не предполагался ни чешскими, ни карпато-русскими политиками.
Многочисленные нациестроительные проекты в Центральной и Восточной Европе, протекавшие на руинах империй и отмеченные изрядным налетом этноцентризма, имели исключительно конфликтный и нередко взаимоисключающий характер. Почти каждое из новорожденных государств Центральной и Восточной Европы могло сказать о себе, что оно находится во «враждебном окружении коварных и агрессивных» стран-соседей. Военный советник делегации США на Парижской мирной конференции Т. Блисс в конфиденциальном письме своей супруге весной 1919 г. мрачно предсказывал Европе в скором времени «очередную тридцатилетнюю войну» и сравнивал новые европейские государства с хищными насекомыми, которые, едва родившись, «сразу впиваются в глотку своим соседям. Они подобны комарам коварны с момента своего рождения»6. Такой внимательный и авторитетный современник как У. Черчилль, понаблюдав за беспокойным существованием и взаимной враждой честолюбивых наследников распавшейся Австро-Венгрии, был вынужден констатировать, что «среди жителей Габсбургской монархии вы не найдете ни одного народа, которому обретение независимости принесло бы что-либо другое, кроме мучений и печали»7.
Унаследовав от почившей Дунайской монархии ее наиболее развитые в социально-экономическом отношении области и обладая весьма глубокими традициями зрелого гражданского общества и достаточно высокой политической культурой, Чехословакия предсказуемо стала одной из самых стабильных и развитых стран Центральной Европы. Чешские историки имеют веские основания утверждать, что Конституция Чехословакии, принятая в 1920 г., являлась одной из немногих реально действовавших демократических конституций в этой части Европы и что к 1930-м годам только Чехословакия оставалась единственной демократией к востоку от Рейна8. Еще одним безусловным достижением межвоенной Чехословакии была ее развитая социальная система, «не имевшая аналогов в Центральной Европе и в некоторых отношениях превосходившая социальное законодательство западных демократий»9. Чехословакия была в числе первых государств, «узаконивших восьмичасовой рабочий день», а земельная реформа, проведенная в Чехословакии, по своему размаху «была беспрецедентной в тогдашней Европе»10.