Заборов неожиданно встал и уперся ушами в потолок. Предложенное рукопожатие он предпочел не заметить.
А пойдем! Поозорничаем! И то правда заживо тут гнием.
Он запахнул кафтан, поставил початую бутылку на пол.
Держи, тоскливые! сказал на прощание медведям и пнул сапогом входную дверь.
На-ка, Вань. Мишка протянул стрельцу овечью шапку, опустился на четыре лапы и вышел следом за зайцем.
Ну, с Богом, прошептал Иван, напялил поверх кольчуги убор и вышел в зиму.
Небо троицу щадило снегом не сыпалось. Только вот ветер дул лютый, забористый. Он жалил Ваню в щеки, в глаза. «Этим легче, завидовал он, экие рожи шерстяные, моя в сравнении голая. Борода, чай, не шарф, не обмотаешься». Ступали они мед-о ленно, по колено утопая в снегу. Изба за их спинами отдалялась, делалась игрушечной, пока три горящих окошка совсем не растворились во всеобъемлющей серости. Больше было не разобрать, где небо сходилось с землей. Ни леса, ни дымка, ни колокольни. Одна равнина, бескрайняя и безразличная. Небо спешно меркло. Ветру было где разгуляться, что он и делал.
Ваню стужа одолела первым. Он развернулся и пошел задом наперед, спиной к холоду. Заборов переглянулся с медведем. Они встали и посмотрели, как стрелец дышит на синие свои тонкие пальцы, и одновременно подумали, что, возможно, затея была не из лучших.
А какой был выбор? Там зима не кончилась бы, объяснился с самим собой медведь. Пущай хоть так кончится. Мишка встал на задние лапы и заревел на весь мир. Заревел в навалившуюся ночь, на первые звезды, на свою большую медведицу. В звонкий воздух вырвался клуб пара. Стой, стрелец! Подь сюда! позвал Миша.
Ваня сделал несколько шажков и провалился было в ложбину, но Заборов успел его подхватить. Ваню вытащили и отряхнули. Он растерянно озирался, а зубы его стучали дятлом.
Обещал тебе послужить изволь.
Из медвежьей лапы выскочил коготь, как выскакивает лезвие раскладного ножичка. Вонзил его Миша себе в пуп и повел лапой кверху. Разъехался живот. Разошлась надвое грудина. Ваня таращился и не верил, даже позабыл, что околел. Заборов, тот, наоборот, понял, кажется, все и сразу. Понял и принял. Он снял двууголку и наигранно склонил голову, а затем и вовсе потешно сложил уши. На усиках его блестел иней. В Мише что-то журчало и клокотало. Волевой лапой он выскреб из себя потроха. Выудил хребет, выломал и вручил Заборову.
Послужит посохом али щупом в заметенных оврагах.
Последним он выдрал свое большое медвежье сердце и поставил его на сугроб. В свете молодой луны снег казался голубым, а красная кровь черной. Горячее сердце подтопило оледеневшую корку над снегом, и оно медленно просело внутрь пригорка.
Все! Медведь умер, но говорить не перестал. Полезай в меня, Вань, иначе погибнешь.
Спасибо, Миша.
Стрелец обнял медвежью морду и поцеловал ее в остывшую пасть. Жертву он принял с удовольствием. Забрался внутрь мишки, закутался в него, как в шубу, запахнулся, связал лапы поясом и враз согрелся.
Эх, надо было двоих брать, с досадой буркнул Заборов и подался вперед, пробуя глубину Мишиным позвоночником.
Ты, косой, лучше не болтай, а веди Ваню по делу его государственному. Мертвый Миша уже не боялся Заборова.
Его запрокинутая голова свисала с Ваниных плеч, как капюшон. Она качалась в такт шагу, и в глазах Мишиных от этого плясали продавленные Ваниными сапогами глубокие следы.
Экий у тебя кожух болтливый! А? Лучник?
Заборов не унимался. Он был рад, что выбрался из вонючей избы, как из дурного сна. Его, в отличие от Вани, ничего не настораживало: ни голод, ни холод, ни ночь и ни снежная степь.
Шли долго. Или около того. Остановились, только когда мир начал робко белеть.
Что встали? Реку видать? спросила Ваню его шуба.
Вот же болтливый подранок. Заборов повалился в снег от усталости.
Заборов, ну-ка посмотри туда. Ну! Вставай давай! Видишь? Ваня приложил ко лбу ладонь, создав над бровями козырек, вот только от какого такого солнца?
Заборов отряхнул кафтан и прицелился взглядом в указанную сторону.
Не вижу ничего. Равнина и равнина.
Вон же! воскликнул Ваня и побежал из последних сил.
Снег был ему по пояс, и казалось, что он переходит вброд молочную реку.
Лучнику виднее, буркнул Заборов и, придерживая двууголку, поднялся и пустился за товарищем.
Через несколько минут и он увидел это. Из снега, как спичка из пивной пены, торчала одинокая жердь, а верхушка ее мерцала чудным оранжевым светом.