— Свои, свои, — улыбался Живоглот. — Дома Евгений Петрович?
— Дома, дома, ждёт вас, — улыбался и охранник, пропуская за ворота Живоглота и Амбала.
Живоглот шёл по дорожкам из гравия, оглядывал территорию и откровенно завидовал своему шефу. Как он быстро обустроился… Но строительство ещё не было закончено, и с правой стороны, и с левой, несмотря на зимнее время, велись какие-то работы, сновали туда-сюда молчаливые рабочие с каменными лицами. Знали, кому строят…
А вот и дом… Хорош, построен со вкусом, не то что у некоторых, смотреть страшно… Три этажа, красивый бежевый цвет, черепичная крыша, большие окна, веранда и на первом этаже, и на втором. На крыльце ковровая дорожка. И очаровательная блондинка в умопомрачительном мини-платье встречала их у входа.
— Здравствуйте, Николай Андреевич, — обворожительно улыбнулась она. — Евгений Петрович просил немного подождать, он плавает в бассейне. Что-то у него с утра голова разболелась, — обеспокоенно заметила она.
— Не щадит себя Евгений Петрович, — покачал головой Живоглот, проходя в дом. — Слушай, Амбал, иди, поболтайся по участку, а у меня с Евгением Петровичем конфиденциальный разговор. Люсенька, принеси Амбалу пивка, пусть он отдохнёт вон там, за тем столиком, сегодня довольно тепло…
Амбал сел на лавочку перед круглым белым столиком, очищенным от снега, и Люсенька принесла ему холодного пива и солёных орешков. Амбал мигом осушил две бутылки «Пльзеня» и потребовал ещё.
… — Здорово, Живоглот, — приветствовал Николая Гнедой, заходя в огромный холл в ярко-красном махровом халате и модных синих шлёпанцах.
Гнедому было сорок три года. Роста он был довольно высокого, крепко сложен, хотя и явно склонён к полноте. Лоснилось чисто выбритое розовое лицо. Он вообще был похож то ли на артиста, то ли на композитора, нельзя было подумать, что у него за спиной два убийства и ещё несколько ходок в зону. Только он, Живоглот, знал, насколько опасен этот полнеющий, лысеющий человек. Гнедой не признавал ничего, кроме личной выгоды. Ради выгоды он был готов на все. А если что-то было не выгодно, он бы и пальцем не пошевелил. Но зря рисковать не любил, не был особенно мстителен. Только деньги — это был единственный бог, которому он поклонялся.
«Набегался я в зону, Живоглот, — говорил он ему как-то за рюмкой виски с содовой. — И не хочу туда снова, тоска там… Мне здесь хорошо, понапрасну рисковать не стану… Это вам, молодым, нравятся всякие разборки, толковища. А я всего этого вдоволь наглотался… Хорошие времена настали. Кто я теперь? Бизнесмен, своя фирма, законные доходы, законная фазенда, тачка законная, все путём… Главное, не вступать в конфликт ни с кем из властей, не скупиться, подмазывать всех, кого требуется. Скупой-то он в нашем деле порой не дважды платит, а шкурой своей единственной расплачивается. Ради мелочовки в дела впрягаться не надо, но и пренебрегать приличным делом тоже не следует…»
— Ну, давай выкладывай, что там у тебя? Зачем звонил? — спросил Гнедой, плюхаясь в мягчайшее кресло. — Люсенька, солнышко, принеси нам с Николаем Андреевичем чего-нибудь эдакого, вкусненького и полезненького. Сама знаешь, что наш дорогой гость любит.
Через десять минут в холл внесли поднос с напитками и закусками. Красивые хрустальные бокалы и рюмки, столовое серебро, импортные напитки, аппетитно пахнущие нарезанные осетрина, сёмга, карбонат… И зелень, много зелени…
— Приятного аппетита, Евгений Петрович. Приятного аппетита, Николай Андреевич, — улыбалась Люсенька.
— Спасибо, солнышко, — улыбнулся в ответ Гнедой. — Я бы и тебя пригласил с нами посидеть, только у Николая Андреевича какой-то конфиденциальный разговор. Ты уж извини.