Мне не следовало так с тобой говорить, но я боялся за тебя. Мне казалось, что ты на пределе. Я боялся, что, если ты в таком состоянии вернешься в Европу, то можешь совершить роковую ошибку.
Оказывается, Джайлс догадался, что это было трудное для Робина время. Робин посмотрел на свою искалеченную руку и вспомнил Мэгги, – Да, ты почти угадал.
– Хорошо, что только почти. – Джайлс тронул брата за плечо. – Ты много проехал и, наверное, устал. Хочешь отдохнуть и умыться перед обедом?
Робин кивнул и, стараясь, чтобы голос не выдал его волнения, сказал:
– Все таки хорошо вернуться домой.
За обедом и потом весь вечер, пока за окнами беззвучно росли сугробы, они говорили почти без умолку. Уровень бренди в графине постепенно опускался, а маркиз все внимательнее вглядывался в лицо брата. Признаки внутреннего напряжения, которые так напугали его три года тому назад, стали еще более явными и свидетельствовали о том, что душевные и физические силы Робина на исходе.
Джайлс хотел помочь брату – хотя бы словом утешения, – но понимал, что не знает, какие вопросы ему задать. Единственное, что пришло ему в голову, – это спросить, когда в разговоре наступила минутная пауза:
– Я понимаю, что об этом еще рано говорить, но есть ли у тебя какие нибудь планы на будущее?
– Уже пытаешься от меня избавиться? – слегка улыбнувшись, сказал Робин, но глаза его не улыбались.
– Вовсе нет, но боюсь, что после твоих приключений жизнь в Йоркшире покажется тебе чересчур пресной.
Робин откинул золотистую голову в угол вольтеровского кресла. В мерцающем свете камина он казался очень хрупким, словно не от мира сего.
– Я устал от приключений. А также от вечной опасности и прочих неприятностей.
– Ты жалеешь, что занимался таким делом?
– Нет, это было нужно. – Робин побарабанил пальцами по подлокотнику. – Но я не хочу прожить остаток своей жизни так, как прожил первые тридцать два года.
– У тебя есть огромный выбор: Можешь заняться науками, охотой, политикой, можешь просто жить рассеянной светской жизнью в Лондоне. Не у всех есть такие богатые возможности.
– Это правда, – вздохнул Робин и прикрыл глаза. – Проблема не в возможностях, а в желании. Наступило неловкое молчание. Потом Джайлс сказал:
– С тобой трудно было связаться, и я не смог тебя известить, что отец завещал тебе Ракстон.
– Что? – Робин подскочил в кресле. – Я считал, что в лучшем случае он завещает мне шиллинг на церковные свечи. После Вулверхемптона Ракстон – лучшее из наших родовых поместий. С чего это он вдруг вздумал мне его завещать?
– Ему ни разу не удалось заставить тебя делать то, чего ты не хотел, и это вызывало у него восхищение.
– То, как он со мной обращался, называется восхищением? – резко спросил Робин. – Странный способ выражать восхищение. Мы не могли провести с ним и десяти минут в одной комнате, не поссорившись, и не всегда по моей вине.
– Однако отец хвастался тобой своим приятелям, а не мной, – иронично усмехнувшись, ответил Джайлс. – А про меня он говорил, что во мне нет подлинного духа Андервиллей. Ему, дескать, страшно не повезло, что его наследник оказался таким занудой.
Робин нахмурился.
– Чего я не могу понять, так это как у тебя хватало терпения выносить этого старого брюзгу.
Джайлс пожал плечами.
– Я его выносил, потому что в противном случае мне пришлось бы уехать из Вулверхемптона, а этого я делать не хотел, что бы он ни вытворял.
Робин тихо выругался, встал с кресла и подошел к камину, чтобы пошевелить кочергой угли, в чем они совершенно не нуждались. Окончив Оксфорд, Джайлс взял на себя управление огромными владениями Андервиллей. В отличие от него самого, Джайлс был надежным человеком, который делал самую трудную работу и не слышал за это даже доброго слова.