Сылукыз подождала, когда в казане закипит вода, и, волнуясь, начала одеваться. Вынув из кожаного мешочка маленькое медное зеркало, подошла к огню и посмотрела на своё сильно уменьшенное отражение, провела ладошкой по лицу и бровям, поправила волосы. Кем бы он ни был, она должна увидеть чужака. В аул пришёл посторонний человек, не может же она сидеть тут в одиночестве и гадать, кто это.
Женщина торопливо зашагала к дому, стоявшему в середине аула. Он был выше и просторней других. Там жил её свёкор. Лай собак, как видно, слышали все встречать путника вышли и женщины, и дети. Старый Кондыз тоже стоял здесь, опершись на трость, и ждал. Услышав за спиной скрип снега, оглянулся.
Ты не разглядела, килен[3], что это за человек? спросил он.
Нет, ата[4], не разглядела, ответила Сылукыз, не спуская глаз с медленно приближающегося лыжника.
А ну-ка, отзовите собак, сказал старик путавшейся под ногами ребятне.
Два-три мальчика разом сорвались с места и во всё горло клича собак, бросились с горы. Услышав голоса мальчишек, собаки залаяли ещё яростней. Но вскоре притихли и наперегонки с детьми, увязая в снегу, помчались в гору. Охотник, увешанный шкурками лисы, белки, горностая, тяжело переставляя лыжи, поднялся на ровную площадку и стал приближаться к людям. Сердце Сылукыз вдруг тревожно забилось, ноги невольно подкосились. Теперь она знала, кто перед ней. Это был сын Ярмека, тот самый Камаш, который сватался к ней и проиграл поединок Мамаку.
Зачем он здесь? Заблудился или замыслил что-то?
Охотник вышел на тропу и остановился. Сняв лыжи, сунул их под мышки. Тропа вела к дому старого Кондыза. Приблизившись, охотник снова остановился, воткнул лыжи в сугроб, туда же сложил лук и колчан со стрелами, потом снял с пояса охотничью сумку. Он потряс шкурки, освобождая от снега, и подошёл к людям.
Счастья дому вашему, ата, сказал он, обращаясь к старому Кондызу.
Проходи в дом, сынок, сказал тот, оглядывая уставшего незнакомца.
Я охотник Камаш из тузбашей, представился молодой мужчина.
Что ж, ладно, сказал старик.
Он мало кого знал из тузбашей и, будучи музлом, знать их особо и не старался. Но поскольку жил на их земле, побаивался.
Места эти всем тузбашам знакомы. Белки и лисицы здесь ловятся хорошо, сказал охотник, будто угадывая мысли старика. Аула тут раньше не было. Вот и решил поглядеть, что за люди живут Дом ваш, дым видны издали, ата.
Мы тут высоко живём. Не всякая птица до нас долетит, сказал старик, А ты давай проходи в дом. Устал, наверное.
Да, устал, признался гость, с трудом ворочая языком. Вчера утром из дома вышел. С тех пор всё время на ногах.
Вот как, проговорил старый Кондыз, шагая к дому. Пойдём, пойдём со мной.
Кондыз-алып был старейшиной аула, поэтому юрта его была просторней других. И всё же, когда входили пять-шесть человек, другим стоять было негде.
Гостю помогли раздеться, подбросили в очаг дров. Маленький чёрный горшок с пшённой кашей сняли с огня, отставили в сторону и подвесили большой железный казан с мясом, накрыв его медной крышкой.
Раздевшись, хозяин дома сел на своё возвышенное место. Гостя посадил рядом с собой. Снохи, дочери, малышня разместились на полу возле двери. Все с интересом разглядывали незнакомца. Это был рыжий человек с большой вытянутой кверху головой, тяжёлым подбородком и глубоко запавшими бесцветными глазами. Охотник тоже внимательно осмотрелся. Сылукыз он, конечно же, заметил сразу, однако ни радости, ни удивления не проявил, как будто и не видел её вовсе. Держался спокойно и свободно.
Пока мясо поспевало в казане, перед гостем поставили сушёный творог, чтобы немного утолил голод, потом всем дали по горсточке каши. Проголодавшийся охотник уговаривать себя не заставил, за милую душу сметал всё, что ни подавали, и рассказывал новости о Куксайской долине. Слушая о Туман-тархане, все сидели, затаив дыхание. Здесь не было никого, кто не знал бы сюннов, и не слышал о Туман-тархане. Слова «сюнн» и «тархан» были для них самым отвратительным ругательством. Гостя ни о чём не спрашивали, чувств своих не выдавали. Только старейшина Кондыз-алып изредка поглаживал бороду, поминая Аллаха и святых.
Когда мясо сварилось, поели, запивая шурпой[5]. Согревшись и наевшись, гость раскраснелся и оживился. От его глубоко спрятанных глаз остались одни только щёлочки, прикрытые редкими бровями. Раза два он, не в силах побороть сон, принимался клевать носом.
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...