Влас молчал, лихорадочно бегая глазами от одного к другому и прикидывая, когда же начнётся. Но мальчишки не спешили.
Яш, глянь сказал мелкий, кивая на рундук Смолятина. Влас сжал зубы понятно было, к чему они прицепится в первую очередь.
Рундук у Власа был знатный.
Отцов подарок.
Настоящий матросский, плотно собранный из остатков корабельной обшивки, с крышкой под смолёной парусиной, окованный по углам медью, с протравленным кислотой узором. А по олифленому дереву рисунки чернилами, карандашом, выжженные калёным железом. Нептун с длинной бородой и тяжёлым трезубцем в руке. Русалка в морской пене каждая чешуйка на хвосте видна и соски в стороны торчат так, что в ладонях зудит. Голова американского адмирала Пола Джонса, который против англичан бился, а потом, при Потёмкине, на Чёрном море турецкие корабли жёг. Морской дьявол, с рогами и клыками, косматый и чешуйчатый.
Рундук отец выкупил у родни погибшего матроса, нарочно, чтоб Власу подарить.
Ого, сказал атаман и выгнул рассеченную когда-то бровь, приглядываясь к рундуку. Бросил через плечо, ни к кому в отдельности не обращаясь. Не хватать, лапы оборву. И зачем этой сухопутной крысе, трескоеду, такой сундук?
Не сундук, а рундук, деревня, презрительно сказал, наконец, Влас, отлично понимая, что именно этого от него и ждут. Ты и сам сухопутная крыса пока что.
Это кто крыса? нешуточно оскорбился атаман. Это я, Яшка-с-трубкой, сухопутная крыса?!
А то кто ж! бросил в ответ Влас, собираясь в комок и понимая вот сейчас!
Ну, держись! звонко выкрикнул малышка, вмиг оказываясь перед Смолятиным, подпрыгнул, пытаясь достать до лица помора.
Не достал. Влас встретил его коротким тычком, сразу отбросив на шаг назад: хотели повода? нате вам!
Бей трескоеда!! ожидаемо-радостно заорали все шестеро и ринулись к Смолятину.
2
Звонко затрубил рожок и почти сразу же вслед за ним глухой, прокуренный голос кучера возгласил:
Санкт-Петербург, господа! Подъезжаем!
Гришка Шепелёв протёр глаза, прогоняя дрёму. Умыться бы сейчас, чтоб сон окончательно пропал! А то и голова тяжёлая, и во рту вкус, будто медный пятак под языком держал. Что бы там ни писал в своё время в наказах путешествующим государь Пётр Алексеевич, чтобы спали в дороге, а на месте делами государскими занимались, а только в дороге и сон не в сон. И трясёт, и мотает туда-сюда, и не прилечь, и даже не сесть удобно. Какой уж там отдых!
Гришка мотнул головой, потёр лицо ладонями. Только что ему казалось, что он дома, в своём небольшом мезонине, на полу валяется толстый том Эксквемелина, а то, что постель качается, так это и понятно море приснилось, что ещё могло присниться после Эксквемелина-то? А вредный братец Жоржик крадётся от дверей с полным ковшом воды, собирается вылить его на спящего Гришку, и мачеха вот-вот закричит-запоёт с первого этажа: «Грегуар! Жорж! Аннет! Пора завтракать!». А деревенские приятели уже ждут его в кустах сирени в саду сегодня собирались на рыбалку, потом вороньи гнезда зорить, потом за ягодами, а там и в ночное всё разве переделаешь?! А тут вот на тебе! Петербург!
Шепелёв досадливо поморщился. Нечего сожалеть о том, что осталось в прошлом! Не о том ли ты и мечтал, Грегуар? (впрочем, это имя тоже осталось в прошлом он на это надеялся).
Дилижанс качнуло на ухабе, за окном послышались голоса, кто-то визгливо бранился, кто-то хмуро ворчал, лаяли собаки.
Пирожки горячие! С пылу, с жару! донёсся голос тонкий голос уличной торговки. С рубцом, с яйцом, с капустой!
Яблочки, первые яблочки! В дорожку первое дело!
Сбитень, сбитень! С вечера варён, ночь на леднике стужён!
А молочка горячего! А молочка холодного!
И правда, что ль, город близко?! Гришка придвинулся ближе к окну. Ещё на выезде из Москвы другие пассажиры, переглянувшись, дружно уступили мальчишке место у окна летом не продует, а за окно поглядеть на новые места кто ж в четырнадцать-то лет от такого откажется. Сами же уселись понтировать а что еще делать в такой долгой дороге? Книги читать, вино пить, спать да в карты играть! Иных занятий в дороге нет!
Гришка высунул голову в отворённое оконце, огляделся. Позади пылил длиннющий обоз из двух десятков крестьянских возов с сеном. Петербург город большой, и в нём много не только людей, но и лошадей. Потому и сено в город привозят каждый день, и враз помногу. Впереди высились два гранёных столба, блестела под ярким июльским солнцем вода то ли в речушке, то ли в канаве. А за ней подымались кирпичные и оштукатуренные стены домов, крытые тёсом и черепицей кровли и высокие, плотно сколоченные из старых, потемнелых от времени досок заборы.