С 1845-го Александра Осиповна была в чине губернаторши. У нас в городе К***. Тяготилась им. Жаловалась в письмах Николаю Васильевичу: «общество испорчено навеки». Гоголь утешал Смирнову-Россет: «Вы устали вот и всё!» И разъяснял своему задушевному другу, как бороться с усталостью. Увещевания впоследствии вылились в «Выбранные места из переписки с друзьями».
В 1849-ом приехал лично. И поселился напротив. Я имею ввиду от меня. Каждое утро я прохожу мимо гоголевских пенат на службу. Подвизаюсь здесь же на родине великой русской литературы. Говорят, самой великой. Но подтвердить это, увы, уже нельзя она сожжена. Здесь, так сказать, роддом второго тома «Мёртвых душ». Но не могила. И вообще: зачем он их назвал мёртвыми?.. Можете от того и не заладилось продолжение?..
Я почти слышу чтение таинственного второго тома. Один из самых немногих, кому посчастливилось. Поскольку служу рядом. Гоголь всё любил держать в тайне. Изредка, правда, приоткрывая её завесу перед самыми доверенными. И в первую очередь перед ней, умной и проницательной советчицей Смирновой-Россет. Вон там, за теми липами можно было отчётливо расслышать его голос. Вам интересно, какой он был, этот гоголевский тембр: высокий тенор или сочный баритон? Говорят, Чехов, такой интеллигентный и тонкий, разговаривал басом
Наш город К*** не особенно знаменит губернаторами. Во всяком случае, ни один из них не был причастен к рождению великих поэм. Даже рассказов. Может быть анекдотов А вот с губернаторшами другое дело. Яркой супруге невыразительного Смирнова удалось примагнитить великие литературные творения. А за одно и их творцов. Правда уйти после этого в небытие: в нашем городе К*** никто нынче и не вспоминает о губернской предводительнице литературных гениев Смирновой-Россет.
О её сердечном друге Гоголе, впрочем, помнят. Памятник вот соорудили на месте, где Николай Васильевич гостил у губернаторской четы. И прочитал ей наиболее полный вариант уничтоженного впоследствии шедевра. Грустный какой-то памятник получился. И мрачный. Как будто Гоголь в городе К*** не родил великую книгу, а поджёг её. И тут же умер. Но могилы Гоголя в нашем городе К*** нет. И, слава Богу. Есть, правда, рядом другая Циолковского. Но Константин Эдуардович своими рукописями, печку не растапливал. Знал, наверное, что не горят
Короче, в нашем городе К*** есть местечко, где ещё витает дух обнародованной здесь и, якобы, уничтоженной где-то далеко великой книги. Я каждое утро обметаю вокруг опавшую листву. Так на всякий случай. А то явится писатель, да на пару с губернаторшей и укорят: плохо приглядывали, заботами обошли от того и не сохранили. Не беспокойтесь, Николай Васильевич, не переживайте Александра Осиповна, сберегаем
Иван Гончаров
Если самых динамичных и зорких русских классиков Пушкина, Толстого и Достоевского очень трудно представить в роли непоседливых пилигримов, отчаянных мореходов и знатных географов, то самого медлительного и неповоротливого из них, самого тяжёлого на подъём и неприспособленного к бивуачному быту ваятеля апатичного русского феномена "обломовщины", Ивана Александровича Гончарова представить в роли просоленого морскими ветрами и прожаренного экваториальным пеклом литературного Магеллана вполне себе даже можно.
Почему так?.. Русская загадка. 170 лет назад, взгромоздясь в Кронштадте с чемоданами на борт фрегата "Паллада" , самый неприспособленный и неподходящий из всех, кто мог бы на нём отправиться в кругосветное плавание, отягощенный застопорившейся рукописью о великом лентяе Обломове, изъеденный ежедневной концелярской рутиной, столичной обывательской скукотой, до этого купеческой негой провинциального мещанства, не написавший ещё своих главных книг, 40-летний тучный, мягкий, невоинственный русский литератор Иван Гончаров решает вдруг одолеть под парусами земной шар, не зная, впрочем, для чего он это делает.
"Если вы спросите, для чего я решил плыть, писал он в одном из прощальных писем своим знакомым, то я бы вам ответил так: а для чего бы я остался?.." Редко кто из наших, даже вполне великих, людей мог поставить вопрос о смысле существования так радикально: если не знаешь, зачем сидишь дома поднимай якоря. Куда не важно. Главное чтобы на долго. Годами не выезжавший далее Петергофа столоначальник, не прыткий, не тёртый, не крепкий, с виду добродушный ленивый тюфяк, боявшийся в городе выйти на ветер без шарфа, а в изморозь без калош, вдруг кидает себя в штормовые широты на скрежещем в бюро всеми своими шпангоутами фрегате, оставляет в числе пройденных один океан за другим, очередной материк за следующим.