А теперь перестань, а то как бы я не уронил что-нибудь на твой черепок, буркнул я.
Но Готтфрид говорил и говорил, и ничего я ему не сделал. Ведь он не знал ничего о том, что произошло, не знал, что каждое его слово задевает меня за живое. Особенно насчет выпивки. Я уже как-то преодолел эти мысли и начал утешаться. А Ленц взворошил во мне все это заново. Он без умолку продолжал расхваливать эту девушку, и вскоре мне стало казаться, будто я и впрямь безвозвратно потерял что-то редкостно прекрасное.
Около шести вечера, все еще в расстроенных чувствах, я пошел в кафе «Интернациональ» мое давнишнее убежище. Ленц лишний раз дал мне это почувствовать. В зале, против моих ожиданий, царило большое оживление. На стойке пестрели блюда с тортами и кексами, а плоскостопый Алоис проковылял мимо меня с большим подносом, уставленным кофейной посудой, и скрылся в заднем коридоре. Я остановился. Почему сегодня кофе подается не в чашках, а в кофейниках? Вероятно, какое-то общество или союз затеяли грандиозную пирушку, и, следовательно, под столиками уже валяются упившиеся гости.
Но хозяин кафе объяснил мне, в чем дело. Сегодня в большом отдельном кабинете друзья чествуют Лилли подружку Розы. Я хлопнул себя по лбу. Как же я мог забыть! Ведь и меня пригласили на это торжество единственного из всех мужчин, как мне многозначительно сказала Роза. Гомосексуалиста Кики, который тоже присутствовал, можно было не считать. Я поспешно вышел из кафе и купил букет цветов, ананас, погремушку и плитку шоколада.
Роза встретила меня с улыбкой великосветской дамы. На ней было черное платье с вырезом, и она царственно восседала во главе стола. Ее золотые зубы сверкали. Я справился о здоровье ее малышки и передал для девочки целлулоидную погремушку и шоколад. Роза просияла от удовольствия.
Ананас и цветы я преподнес Лилли.
Прими мои самые сердечные поздравления!
Этот мужчина был и остался кавалером! сказала Роза. Робби, сядь, пожалуйста, между Лилли и мной.
Лилли была лучшей подругой Розы. Ей удалось сделать блестящую карьеру самая недосягаемая мечта любой мелкой проститутки стала для нее явью: она поднялась до уровня «дамы из отеля». «Дама из отеля» не выходит на панель. Она постоянно живет в отеле и здесь же заводит знакомства. Мало кому из проституток удается такое. У них недостаточно богатый гардероб, и им всегда не хватает денег для того, чтобы в ожидании клиентов продержаться какое-то время. Правда, Лилли обитала только в провинциальных гостиницах, но все же с течением лет накопила почти четыре тысячи марок. И вот теперь она решила выйти замуж. Ее будущий супруг содержал небольшую мастерскую по ремонту водопровода и газовых плит. Про Лилли он знал все, но это его ничуть не волновало. За свое будущее он был вполне спокоен: уж если какая-нибудь из этих девиц выходит замуж, то на такую жену можно положиться. Все они хорошо знали свое ремесло и были им сыты по горло. Из них выходили верные спутницы жизни.
Свадьба Лилли была назначена на понедельник. А сегодня Роза давала в ее честь прощальный кофе. Все девушки пришли, чтобы в последний раз посидеть с подругой. После свадьбы она уже не сможет появляться здесь.
Роза налила мне чашку кофе. Алоис принес огромный кекс, нашпигованный изюмом и посыпанный миндалем и зелеными цукатами. Роза отрезала мне внушительный ломоть. Я сразу же понял, как себя повести. С видом знатока я попробовал кусочек кекса и притворился крайне удивленным.
Позвольте! Но ведь в магазине этого наверняка не купишь.
Сама испекла, с ликующей улыбкой объявила Роза.
В кулинарии она знала толк и любила, когда это признавали. А уж по части гуляша и кекса с изюмом никто с ней тягаться не мог. Недаром же она была чешкой.
Я оглядел собравшихся. Они сидели вокруг стола, эти поденщицы райских кущ, безошибочно разбиравшиеся в людях, эти солдаты любви, красотка Валли, у которой недавно во время ночной поездки в машине стащили горжетку из белого песца; одноногая Лина с деревянным протезом, все еще находившая себе партнеров; бедняжка Фрицци, беззаветно любившая плоскостопого Алоиса, хотя уже давным-давно она могла бы иметь собственную квартиру и друга, который содержал бы ее; краснощекая Марго, неизменно щеголявшая в платье горничной, которое привлекало к ней довольно шикарных ухажеров; Марион, самая молодая из всех улыбчивая и бездумная; Кики, который не числился в мужчинах, ибо всегда носил женскую одежду и красил губы; глубоко несчастная Мими, которой в ее сорок пять лет да еще вдобавок при вздутых венах на ногах становилось все труднее ходить на панель. Было еще несколько незнакомых мне буфетчиц и «застольных дамочек». И наконец, в роли второго почетного гостя фигурировала маленькая, седенькая и сморщенная, как промороженное яблоко, «мамочка» доверенное лицо, утешение и опора всех ночных путников: на углу Николаиштрассе, где стоял ее жестяной котел, она содержала забегаловку под открытым небом, торгуя не только горячими колбасками, но также из-под полы и сигаретами и интимными резиновыми изделиями; здесь же «мамочка» разменивала деньги, а при необходимости и ссужала ими.