Беря с места на первой скорости, Патриция несколько раз заглушала мотор. Она расстегнула жакет:
Что-то жарко мне стало! Но я должна научиться!
Внимательная и полная рвения, она следила за всем, что я ей показывал. Потом она сделала несколько поворотов, издавая при этом взволнованные короткие восклицания. Фары встречных машин вызывали в ней дьявольский страх и такую же гордость, когда они оказывались позади. Вскоре в маленьком пространстве, полуосвещенном лампочками приборов на контрольном щитке, возникло чувство товарищества, какое быстро устанавливается в практических делах, и, когда через полчаса я снова сел за руль и повез ее домой, мы чувствовали такую близость, будто рассказали друг другу историю всей своей жизни.
Недалеко от Николаиштрассе я опять остановил машину. Над нами сверкали красные огни кинорекламы. Асфальт мостовой переливался матовыми отблесками, как выцветшая пурпурная ткань. Около тротуара блестело большое черное пятно у кого-то пролилось масло.
Так, сказал я, теперь мы имеем полное право опрокинуть по рюмочке. Где бы нам это сделать?
Патриция Хольман задумалась на минутку.
Давайте поедем опять в этот милый бар с парусными корабликами, предложила она.
Меня мгновенно охватило сильнейшее беспокойство. Я мог дать голову на отсечение, что там сейчас сидит последний романтик. Я заранее представлял себе его лицо.
Ах, сказал я поспешно, что там особенного? Есть много более приятных мест
Не знаю Мне там очень понравилось.
Правда? спросил я изумленно. Вам понравилось там?
Да, ответила она смеясь. И даже очень
«Вот так раз! подумал я. А я-то ругал себя за это!» Я еще раз попытался отговорить ее:
Но по-моему, сейчас там битком набито.
Можно подъехать и посмотреть.
Да, это можно.
Я обдумывал, как мне быть.
Когда мы приехали, я торопливо вышел из машины:
Побегу посмотрю. Сейчас же вернусь.
В баре не было ни одного знакомого, кроме Валентина.
Скажи-ка, Готтфрид уже был здесь?
Валентин кивнул:
Он ушел с Отто. Полчаса назад.
Жаль, сказал я с явным облегчением. Мне очень хотелось их повидать.
Я пошел обратно к машине.
Рискнем, заявил я. К счастью, тут сегодня не так уж страшно.
Все же из предосторожности я поставил «кадиллак» за углом, в самом темном месте.
Мы не посидели и десяти минут, как у стойки появилась соломенная шевелюра Ленца. «Проклятие, подумал я, дождался! Лучше бы это произошло через несколько недель».
Казалось, что Готтфрид намерен тут же уйти. Я уже считал себя спасенным, но вдруг заметил, что Валентин показывает ему на меня. Поделом мне в наказание за вранье. Лицо Готтфрида, когда он увидел нас, могло бы послужить великолепным образцом мимики для наблюдательного киноактера. Глаза его выпучились, как желтки яичницы-глазуньи, и я боялся, что у него отвалится нижняя челюсть. Жаль, что в баре не было режиссера. Бьюсь об заклад, он немедленно предложил бы Ленцу ангажемент. Его можно было бы, например, использовать в фильме, где перед матросом, потерпевшим кораблекрушение, внезапно из пучины всплывает морской змей.
Готтфрид быстро овладел собой. Я бросил на него взгляд, умоляя исчезнуть. Он ответил мне подленькой ухмылкой, оправил пиджак и подошел к нам.
Я знал, что мне предстоит, и, не теряя времени, перешел в наступление.
Ты уже проводил фрейлейн Бомблат домой? спросил я, чтобы сразу нейтрализовать его.
Да, ответил он, не моргнув глазом и не выдав ничем, что до этой секунды ничего не знал о существовании фрейлейн Бомблат. Она шлет тебе привет и просит, чтобы ты позвонил ей завтра утром пораньше.
Это был неплохой контрудар. Я кивнул:
Ладно, позвоню. Надеюсь, она все-таки купит машину.
Это был неплохой контрудар. Я кивнул:
Ладно, позвоню. Надеюсь, она все-таки купит машину.
Ленц опять открыл было рот, но я ударил его по ноге и посмотрел так выразительно, что он, усмехнувшись, осекся.
Мы выпили несколько рюмок. Боясь захмелеть и сболтнуть что-нибудь лишнее, я пил только коктейли «Сайдкар» с большими кусками лимона.
Готтфрид был в отличном настроении.
Только что заходил к тебе, сказал он. Думал, пройдемся вместе. Потом зашел в луна-парк. Там устроили великолепную новую карусель и американские горки. Давайте поедем туда! Он посмотрел на Патрицию.
Едем немедленно! воскликнула она. Люблю карусели больше всего на свете!
Поедем, сказал я. Мне хотелось уйти из бара. На свежем воздухе все должно было стать проще.
Шарманщики передовые форпосты луна-парка. Меланхолические нежные звуки. На потертых бархатных накидках шарманок можно увидеть попугая или маленькую озябшую обезьянку в красной суконной курточке. Резкие выкрики торговцев. Они продают состав для склеивания фарфора, алмазы для резания стекла, турецкий мед, воздушные шары и ткани для костюмов. Холодный синий свет и острый запах карбидных ламп. Гадалки, астрологи, ларьки с пряниками, качели-лодочки, павильоны с аттракционами. И наконец, оглушительная музыка, пестрота и блеск освещенные, как дворец, вертящиеся башни карусели.
Вперед, ребята! С растрепавшимися на ветру волосами Ленц ринулся к американским горкам здесь был самый большой оркестр. Из позолоченных ниш, по шесть из каждой, выходили фанфаристы. Размахивая фанфарами, прижатыми к губам, они оглашали воздух пронзительными звуками, поворачивались во все стороны и исчезали. Это было грандиозно.