Ага, получил отставку, заметила она ядовито.
Так точно, согласился я, все еще созерцая ее пышный наряд. Какое счастье, что визит Патриции не состоялся!
Фрау Залевски неодобрительно смотрела на меня:
Вы еще смеетесь? Ведь я всегда говорила: где у других людей сердце, у вас бутылка со шнапсом.
Хорошо сказано, ответил я. Не окажете ли вы нам честь, сударыня?
Она колебалась. Но любопытство победило: а вдруг удастся узнать еще что-нибудь? Я открыл бутылку шерри-бренди.
Позже, когда все утихло, я взял пальто и одеяло и прокрался по коридору к телефону. Я встал на колени перед столиком, на котором стоял аппарат, накрыл голову пальто и одеялом и снял трубку, придерживая левой рукой край пальто. Это гарантировало от подслушивания. В пансионе фрау Залевски было много длинных любопытных ушей. Мне повезло. Патриция Хольман была дома.
Давно уже вернулись с вашего таинственного свидания? спросил я.
Уже около часа.
Жаль. Если бы я знал
Она рассмеялась:
Это ничего бы не изменило. Я уже в постели, и у меня снова немного поднялась температура. Очень хорошо, что я рано вернулась.
Температура? Что с вами?
Ничего особенного. А вы что еще делали сегодня вечером?
Беседовал со своей хозяйкой о международном положении. А вы как? У вас все в порядке?
Надеюсь, все будет в порядке.
В моем укрытии стало жарко, как в клетке с обезьянами. Поэтому всякий раз, когда говорила девушка, я приподнимал «занавес» и торопливо вдыхал прохладный воздух; отвечая, я снова плотно прикрывал отдушину.
Среди ваших знакомых нет никого по имени Роберт? спросил я.
Она рассмеялась:
Кажется, нет
Жаль. А то я с удовольствием послушал бы, как вы произносите это имя. Может быть, попробуете все-таки?
Она снова рассмеялась.
Ну, просто шутки ради, сказал я. Например: «Роберт осел».
Роберт детеныш
У вас изумительное произношение, сказал я. А теперь давайте попробуем сказать «Робби». Итак: «Робби»
Робби пьяница медленно произнес далекий тихий голос. А теперь мне надо спать. Я приняла снотворное, и голова гудит
Да спокойной ночи спите спокойно
Я повесил трубку и сбросил с себя одеяло и пальто. Затем я встал на ноги и тут же замер. Прямо передо мной стоял, точно призрак, казначей в отставке, снимавший комнатку рядом с кухней. Разозлившись, я пробормотал что-то.
Tсc! прошипел он и оскалил зубы.
Тсс! ответил я ему, мысленно посылая его ко всем чертям.
Он поднял палец:
Я вас не выдам. Политическое дело, верно?
Что? спросил я изумленно.
Он подмигнул мне:
Не беспокойтесь. Я сам стою на крайних правых позициях. Тайный политический разговор, а?
Он поднял палец:
Я вас не выдам. Политическое дело, верно?
Что? спросил я изумленно.
Он подмигнул мне:
Не беспокойтесь. Я сам стою на крайних правых позициях. Тайный политический разговор, а?
Я понял его.
Высоко политический! сказал я и тоже оскалил зубы.
Он кивнул и прошептал:
Да здравствует его величество!
Трижды виват! ответил я. А теперь вот что: вы, случайно, не знаете, кто изобрел телефон?
Он удивился вопросу и отрицательно покачал своим голым черепом.
И я не знаю, сказал я, но, вероятно, это был замечательный парень
IX
Воскресенье. День гонок. Всю последнюю неделю Кестер тренировался ежедневно. Вечерами мы принимались за «Карла» и до глубокой ночи копались в нем, проверяя каждый винтик, тщательно смазывая и приводя в порядок все. Мы сидели около склада запасных частей и ожидали Кестера, отправившегося к месту старта.
Все были в сборе: Грау, Валентин, Ленц, Патриция Хольман, а главное, Юпп в комбинезоне и в гоночном шлеме с очками. Он весил меньше всех и поэтому должен был сопровождать Кестера. Правда, у Ленца возникли сомнения. Он утверждал, что огромные, торчащие в стороны уши Юппа чрезмерно повысят сопротивление воздуха и тогда машина либо потеряет двадцать километров скорости, либо превратится в самолет.
Откуда у вас, собственно, английское имя? спросил Готтфрид Патрицию Хольман, сидевшую рядом с ним.
Моя мать была англичанка. Ее тоже звали Пат.
Ну, Пат это другое дело. Это гораздо легче произносится. Он достал стакан и бутылку. За крепкую дружбу, Пат. Меня зовут Готтфрид.
Я с удивлением посмотрел на него. Я все еще не мог придумать, как мне ее называть, а он прямо средь бела дня так свободно шутит с ней. И Пат смеется и называет его Готтфридом.
Но все это не шло ни в какое сравнение с поведением Фердинанда Грау. Тот словно сошел с ума и не спускал глаз с Пат. Он декламировал звучные стихи и заявил, что должен писать ее портрет. И действительно он устроился на ящике и начал работать карандашом.
Послушай, Фердинанд, старый сыч, сказал я, отнимая у него альбом для зарисовок. Не трогай ты живых людей. Хватит с тебя трупов. И говори, пожалуйста, побольше на общие темы. К этой девушке я отношусь всерьез.
А вы пропьете потом со мной остаток выручки, доставшейся мне от наследства моего трактирщика?
Насчет всего остатка не знаю. Но частицу наверняка, сказал я.
Ладно. Тогда я пожалею тебя, мой мальчик.
Треск моторов проносился над гоночной трассой как пулеметный огонь. Пахло сгоревшим маслом, бензином и касторкой. Чудесный, возбуждающий запах, чудесный и возбуждающий вихрь моторов.