От оппозиции ничего не осталось. Она была сметена.
Директор моей гимназии частенько говаривал:
«Упорство и прилежание лучше, чем беспутство и гений»
Я открыл дверь. Помедлив немного, включил свет. Отвратительный желтый зев коридора кишкой протянулся перед нами.
Закрой глаза, тихо сказал я, это зрелище для закаленных.
Я подхватил ее на руки и медленно, обычным шагом, словно я был один, пошел по коридору мимо чемоданов и газовых плиток к своей двери.
Жутко, правда? растерянно спросил я, глядя на плюшевый гарнитур, расставленный в комнате. Да, теперь мне явно не хватало парчовых кресел фрау Залевски, ковра, лампы Хассе
Совсем не так жутко, сказала Пат.
Все-таки жутко! ответил я и подошел к окну. Зато вид отсюда красивый. Может, придвинем кресла к окну?
Пат ходила по комнате:
Совсем недурно. Главное, здесь удивительно тепло.
Ты мерзнешь?
Я люблю, когда тепло, поеживаясь, сказала она. Не люблю холод и дождь. К тому же это мне вредно.
Боже праведный а мы просидели столько времени на улице в тумане
Тем приятнее сейчас здесь
Она потянулась и снова заходила по комнате крупными шагами. Движения ее были очень красивы. Я почувствовал какую-то неловкость и быстро осмотрелся. К счастью, беспорядок был невелик. Ногой я задвинул свои потрепанные комнатные туфли под кровать.
Пат подошла к шкафу и посмотрела наверх. Там стоял старый чемодан подарок Ленца. На нем была масса пестрых наклеек свидетельства экзотических путешествий моего друга.
«Рио-де-Жанейро! прочитала она. Манаос Сантьяго Буэнос-Айрес Лас-Пальмас»
Пат подошла к шкафу и посмотрела наверх. Там стоял старый чемодан подарок Ленца. На нем была масса пестрых наклеек свидетельства экзотических путешествий моего друга.
«Рио-де-Жанейро! прочитала она. Манаос Сантьяго Буэнос-Айрес Лас-Пальмас»
Она отодвинула чемодан назад и подошла ко мне:
И ты уже успел побывать во всех этих местах?
Я что-то пробормотал. Она взяла меня под руку.
Расскажи мне об этом, расскажи обо всех этих городах. Как, должно быть, чудесно путешествовать так далеко
Я смотрел на нее. Она стояла передо мной, красивая, молодая, полная ожидания, мотылек, по счастливой случайности залетевший ко мне в мою старую, убогую комнату, в мою пустую, бессмысленную жизнь ко мне и все-таки не ко мне: достаточно слабого дуновения и он расправит крылышки и улетит Пусть меня ругают, пусть стыдят, но я не мог, не мог сказать «нет», сказать, что никогда не бывал там тогда я этого не мог
Мы стояли у окна, туман льнул к стеклам, густел около них, и я почувствовал: там, за туманом, притаилось мое прошлое, молчаливое и невидимое Дни ужаса и холодной испарины, пустота, грязь, клочья зачумленного бытия, беспомощность, расточительная трата сил, бесцельно уходящая жизнь но здесь, в тени передо мной, ошеломляюще близко, ее тихое дыхание, ее непостижимое присутствие и тепло, ее ясная жизнь, я должен был это удержать, завоевать
Рио сказал я. Рио-де-Жанейро порт как сказка. Семью дугами вписывается море в бухту, и белый сверкающий город поднимается над ней
Я начал рассказывать о знойных городах и бесконечных равнинах, о мутных, илистых водах рек, о мерцающих островах и о крокодилах, о лесах, пожирающих дороги, о ночном рыке ягуаров, когда речной пароход скользит в темноте сквозь удушливую теплынь, сквозь ароматы ванильных лиан и орхидей, сквозь запахи разложения, все это я слышал от Ленца, но теперь я почти не сомневался, что и вправду был там, так причудливо смешались воспоминания с томлением по всему этому, с желанием привнести в невесомую и мрачную путаницу моей жизни хоть немного блеска, чтобы не потерять это необъяснимо красивое лицо, эту внезапно вспыхнувшую надежду, это осчастливившее меня цветение Что стоил я сам по себе рядом с этим?.. Потом, когда-нибудь, все объясню, потом, когда стану лучше, когда все будет прочнее потом только не теперь «Манаос говорил я, Буэнос-Айрес» И каждое слово звучало как мольба, как заклинание.
Ночь. На улице начался дождь. Капли падали мягко и нежно, не так, как месяц назад, когда они шумно ударялись о голые ветви лип; теперь они тихо шуршали, стекая вниз по молодой податливой листве, мистическое празднество, таинственный ток капель к корням, от которых они поднимутся снова вверх и превратятся в листья, томящиеся весенними ночами по дождю.
Стало тихо. Уличный шум смолк. Над тротуаром метался свет одинокого фонаря. Нежные листья деревьев, освещенные снизу, казались почти белыми, почти прозрачными, а кроны были как мерцающие светлые паруса.
Слышишь, Пат? Дождь
Да
Она лежала рядом со мной. Бледное лицо и темные волосы на белой подушке. Одно плечо приподнялось. Оно поблескивало, как матовая бронза. На руку падала узкая полоска света.
Посмотри сказала она, поднося ладони к лучу.
Это от фонаря на улице, сказал я.
Она привстала. Теперь осветилось и ее лицо. Свет сбегал по плечам и груди, желтый, как пламя восковой свечи; он менялся, тона сливались, становились оранжевыми; а потом замелькали синие круги, и вдруг над ее головой ореолом всплыло теплое красное сияние. Оно скользнуло вверх и медленно поползло по потолку.