По каменному полу кралась крыса. Откуда они брались, Габи не знала, но крысы приходили каждую ночь. Сначала она пугалась, а теперь следила за ними с холодным равнодушием. Ночным тварям нечем было поживиться в ее добровольном узилище, а саму Габи крысы обходили стороной.
Он мучился? спросила Габи. Нет, ей не хотелось, чтобы дед мучился. Даже после того, как она узнала о его предательстве.
Нет. Нянюшка покачала головой. Я служила ему верой и правдой почти всю свою жизнь, я выбрала для него ласковую смерть.
Яд?
Да. Царапина отравленной иглой. Едва ощутимая, едва заметная. Но умирал он долго, Габи. Я хотела, чтобы он понял, за что наказан, чтобы раскаялся.
Раскаялся?
Нет. Стремительным движением нянюшка воткнула спицу в тощий крысиный бок. Он не раскаялся, Габриэла, и поэтому я снимаю с себя вину за его смерть. Я сделала это ради тебя и твоей дочки, а не ради забавного эксперимента. Я сейчас вернусь! Вместе с насаженной на спицу крысой она вышла из темницы. Тяжело хлопнула дверь, щелкнул замок. Габриэла подобрала с пола клубок, но тут же выпустила из рук. Беременным женщинам нельзя брать в руки нитки. Давным-давно подслушанный и забытый разговор нянюшки с женой садовника всплыл в памяти ярким воспоминанием. Ребеночек может запутаться в пуповине и умереть.
А она дотронулась, в руку взяла этот треклятый клубок! Что теперь будет?.. Что она натворила?..
Ничего! Деревенские суеверия, сказала нянюшка, когда вернулась в подземелье. Взяла и взяла, миленькая. Выкинь из головы. Вообще все выкинь. Вот отвара тебе сделала, поспи. Сон исцеляет.
Отвар Габи выпила, а вот страшное из головы не выкинула. Даже в сон ее девочка пришла с веревкой, обмотанной вокруг тоненькой шеи, и весь сон Габи пыталась распутать петли, снять с шеи дочери эту страшную удавку. А когда на смену сну пришла явь, стало лишь горше. Явь принесла с собой новый кошмар
Дмитрий ворвался в подземелье без привычного деликатного стука, распахнул тяжелую дверь с яростной силой, замер перед Габи, посмотрел сверху вниз.
Что? спросила его нянюшка. Голос ее был строг и холоден, как стены этой чертовой темницы.
Дима?.. Габи попыталась встать, но отяжелевший, словно свинцом налившийся живот не пускал, якорем тянул назад.
Мужики у ворот. Дмитрий говорил быстро, задыхаясь, как от быстрого бега. В руке у него Габи увидела охотничье ружье. Требуют справедливости.
Какой справедливости? Все-таки она встала, прислонилась спиной к стене. Я больше никого
Я знаю, любимая. Дмитрий протянул руку, с щемящей нежностью погладил Габи по щеке. Я знаю. Но в деревне начали пропадать люди. Пять за неделю.
Почему ты молчал? Нянюшка не сводила с него хмурого взгляда. Почему не сказал мне?
Потому что вы были заняты с Габи. Потому что Габи не имеет к этим исчезновениям никакого отношения. Потому что обычно те, кто пропадают, очень скоро находятся!
Эти тоже нашлись? спросила нянюшка, откладывая спицы и снимая с пояса связку ключей.
Нашлись. В Гремучей лощине.
Убитые.
Да.
Упырем убитые?
Дмитрий бросил виноватый взгляд на Габи. Все никак не мог смириться с тем, что она тоже упырь. Или скоро им станет.
Да. Обескровленные. Он и сам был бледный и изможденный, ни кровинки на тонком аристократическом лице. Растерзанные, словно зверем. Тихон Яковлевич, староста, пытался народ образумить, говорил, что это все зверь. Может волк, а может медведь. Но в деревне каждый второй охотник Не поверили.
Не поверили и пришли к стенам усадьбы. Нянюшка нашла нужный ключ, подошла к Габи, сказала ласково: Все, миленькая, хватит тебе сидеть на цепи, точно бешеной псице. Вот сейчас Дмитрий уйдет, и снимем мы с тебя этот ошейник.
Это вам нужно уходить! Дмитрий говорил спокойно, но в голосе его уже слышались первые, едва различимые нотки отчаяния. Выберетесь подземным ходом, потом через калитку, ту, которую я вам показывал, выйдете из усадьбы. Там уже ждет экипаж. Езжайте в город, вот на этот адрес. Он сунул в руку нянюшки клочок бумаги.
Димочка, а ты как же? На мгновение, но короткое сладостное мгновение Габи снова почувствовала себя женщиной. Обычной испуганной женщиной, мужниной женой.
А я разберусь тут и приеду за вами. Да ты не бойся, любимая, они не решатся. Пошумят и уйдут восвояси. Девятнадцатый век на дворе. Не средневековье же, чтобы верить во всякую чушь Я выйду, поговорю с ними.
Не надо! Габи вцепилась в его руку мертвой хваткой, ногтями по-звериному острыми и крепкими вспорола и толстую шерсть сюртука, и шелк сорочки, и горячую плоть. Запахло кровью, и она снова перестала быть человеком отшатнулась, сунув окровавленные пальцы в рот, как ребенок ярморочный леденец.
Плохо. Нянюшка покачала головой. Плохо, что молчал, что мне не сказал.
Дмитрий ничего не ответил, он завороженно смотрел, как пропитывается кровью рукав его сюртука.
Габи здесь на цепи, а мужиков все равно кто-то убивает. Кто?
Ответ был очевидным. Очевидным и страшным.
Он нашел меня, нянюшка, прошептала Габи, слизывая кровь с пальцев. Он меня нашел.
Не об этом сейчас нужно думать! Дмитрий пришел в себя, яростно мотнул головой. План прежний, дамы: я разбираюсь с мужиками, вы уезжаете в город. И не спорьте! Крик его взлетел к каменным сводам темницы и с гулким уханьем упал к ногам Габи. Я люблю тебя, сказал он уже спокойно и решительно. Люблю тебя и нашего ребенка. И я никому не позволю вас обидеть. Езжайте!