Шестой час, сказала Надежда Сергеевна, глянув в телефон, и зевнула. Никита Кузьмич кряхтя сел на кровати и свесил ноги на пол.
Ты куда? Рано ещё. Поспи.
Пить хочется. Пойду попью.
Там компот в холодильнике.
Я лучше просто воды.
Надежда Сергеевна кивнула и легла под одеяло. Никита Кузьмич, шаркая тапками, вышел в коридор и побрел в кухню. Проходя мимо кабинета, он невольно прислушался, но из-за двери не доносилось ни звука. «Спит, подумал Никита о Владе. Конечно, спит, в ее возрасте все долго спят». Он толкнул кухонную дверь и вздрогнул: в темноте за столом белел силуэт. Никита Кузьмич дрожащей рукой нашарил выключатель.
Вспыхнувшая люстра осветила Владу в коротенькой ночной рубашке, склонившуюся над телефоном. В ее ушах были наушники. Она растерянно смотрела на Никиту Кузьмича.
Ты чего здесь? Он подошёл к столу.
Музыку слушаю. Думаю спеть эту композицию. Хочешь тоже послушать? Она, не дожидаясь ответа, сняла наушники и воткнула их в уши Никиты. Его тут же оглушила дробь барабанов. Ну как? спросила Влада минуту спустя.
Ничего, неуверенно выдавил Никита Кузьмич. А зачем ночью этим заниматься? Да ещё на кухне.
Мне не спалось. Захотелось чаю. Я выпила и решила позаниматься немного. Я почти все время что-то слушаю. Не могу без этого. Она обезоруживающе улыбнулась.
Только тогда Никита Кузьмич заметил на столе чашку с недопитым чаем. Он сел рядом с Владой, аккуратно сняв с себя наушники.
Расскажи о бабушке, ну, о Марии. Как она жила?
Хорошо жила. Уроки частные давала.
Одна? Ну, в смысле, без мужа?
Мужа не было. Но имелся мужчина. Хороший. Они много лет жили вместе.
Никита Кузьмич нахмурился и замолчал. Потом не выдержал и снова поинтересовался:
Как хоть она выглядела? У тебя есть фотографии?
Нету. Бабуля не любила фоткаться. Говорила, в молодости красавица была, а сейчас старое чучело.
Никита Кузьмич невольно улыбнулся:
Так и говорила?
Ага.
Так и говорила?
Ага.
Это бабушка научила тебя петь?
Она.
Я сразу так и подумал. Никита вздохнул и мечтательно поднял глаза к потолку.
Дед, тихонько окликнула его Влада.
Что?
Почему ты уехал тогда? Ты ж ее любил.
Много ты понимаешь. Никита Кузьмич решительно встал, налил воды в стакан и залпом выпил. У меня в Москве семья была, жена, дети.
Дети-то уже, поди, большие были к тому времени. Влада посмотрела на него с ехидством.
Никита опустил голову.
Ну да, не маленькие, но все равно, семья есть семья. Тебе этого сейчас не понять.
А если не понять, так чего спрашиваешь про бабушку? Не все ли равно, как и с кем она жила? резко проговорила Влада.
В этом ты права, согласился Никита. Должно быть все равно. Но получается, что нет. Он потерянно развёл руками.
Ладно, миролюбиво произнесла Влада. Не будем опять ссориться. Где твоя жена?
Ее зовут Надежда Сергеевна, пора бы запомнить.
Хорошо. Где Надежда Сергеевна?
Спит.
Вовсе я не сплю, раздался голос с порога.
Никита Кузьмич и Влада встрепенулись. Надежда Сергеевна в длинном байковом халате стояла в дверях и смотрела на них. Лицо ее было спокойным и незлым.
Вот ведь полуночники. Не спится им. Может, вам яишенки? С колбаской и с помидорами? А?
Никита и Влада переглянулись и дружно закивали.
7
«Осень. День стремительно уменьшается, и вдруг, откуда ни возьмись, на город падают сумерки. После шести вечера в окно уже ничего не видно, лишь тусклые, жёлтые фонари горят звериными глазами, нагоняя тоску. Осенью у меня начинают болеть ноги. Черт его знает, отчего то ли дают знать о себе старые раны, то ли просто организм хандрит, предчувствуя скорую зиму. Позади лето, маленькие скромные радости, впереди почти пять месяцев холода и темноты. И одиночества. Одиночество страшней всего страшней холода, страшней изматывающей боли в опухших лодыжках.
Я стараюсь об этом не думать, просто сижу и считаю петли: две лицевые, одна изнаночная. Но мысли в голове живут своей жизнью. Они упорно стремятся вернуть меня в прошлое, куда я ни в коем случае не хочу возвращаться. И тогда я достаю из серванта старую потрепанную тетрадь в зелёной обложке. Когда-то давно, в незапамятные времена, я стала записывать в неё все, что со мной происходит, все свои мысли, чувства, переживания. И до сих пор пишу иногда. Надо давно выкинуть эту тетрадь, а лучше сжечь. Но я упрямо храню ее на полке в серванте, чтобы изредка, когда станет совсем невмоготу, вот как сейчас, открыть потёртую обложку и перелистать пожелтевшие листки в клеточку, исписанные круглым, полудетским почерком.
«Это был сентябрь. Точнее, конец сентября, и шёл дождь. Первый по-настоящему осенний дождь, долгий и какой-то безнадежный. И мне казалось, что он уже никогда не кончится. Я представляла себе, как выйду на улицу после работы, и дождевой поток смоет меня, растворит в серой пелене и унесёт с собой. Далеко-далеко, в свою дождевую страну, где никогда не бывает солнца. Мне было так грустно и хотелось, чтобы этот долгий день наконец ушёл в прошлое, стал обычным домашним вечером, а затем уютной ночью, когда можно будет поплакать в подушку и уснуть в сладких розовых мечтах.
И тут я заметила на себе этот взгляд. Невероятный взгляд, от которого я сразу перестала клевать носом, взбодрилась. И дождь за окнами вдруг перестал лить, точно по мановению волшебной палочки. Все изменилось вокруг, из бессмысленного, серого и тоскливого стало тёплым и радостным. И я уже знала, что будет дальше. Все знала, до самого конца.