Андрей Ильич лишь пожал плечами.
Потом его встретили местные парни, обступили, удивляясь, что он такой же, как они, а — учитель. Но если ты учитель, то и ходи как учитель — и тебя не тронут. А если ты будешь ходить, как ты ходишь, то ты будешь считаться обычным приезжим, а приезжих у нас били, бьют и будут бить, объяснили они ему, ударив по щеке и по уху.
— Какая разница, я и в костюме учитель, и в обычной одежде учитель! — попытался Андрей Ильич завязать дискуссию.
— Тебе говорят, а ты молчи и слушай, — ответили парни, ударив его по уху и по щеке.
Василий Венец, бывший тут, узнал, что Андрей Ильич преподает географию и велел принести карты. Карты мира и нашей страны, и вообще, какие найдутся. Он любил их разрисовывать военным способом. Андрей Ильич вслух удивился такой просьбе, ведь карты можно купить в магазине. Тогда, по указанию Васи, ему дали по уху, по щеке, по шее и в живот.
Разгибаясь, Андрей Ильич по инерции движения поднял голову высоко, увидел звезды и понял, что не ходить ему вечерами по улицам ни в кино, ни на танцы, а сидеть ему в гадком гостиничном номере и читать книги или слушать пьяные рассказы временных подселенцев.
Он попросил администрацию школы приискать какую-нибудь квартирку. Администрация сказала: можно, но за счет Андрея Ильича. Положим, гостиница обходится дороже квартиры, но на гостиницу школа может перечислить безналичные деньги, частнику же безналичный расчет не предложишь, а живых денег у школы нет. Андрей согласился, надеясь на материальную помощь родителей.
Он поселился в комнате у одинокой старухи.
Тогда мимо его окон стали ходить девушки Полынска.
Тогда парни Полынска побили окна камнями.
Тогда он поменял квартиру.
Тогда опять девушки стали ходить мимо.
Опять зазвенели стекла.
Андрей Ильич не знал, как быть, и тут ему предложил поселиться у него учитель химии и биологии Саламандрин, живший на пятом этаже пятиэтажного дома (таких домов в Полынске немного, но есть), от которого ушла жена. До пятого этажа камнем не очень-то докинешь, и если даже ходят девушки, то кто знает, мимо какого окна они ходят.
По утрам Саламандрин вытаскивал из-под матраца дюжину носков. Он мял их и нюхал поочередно, находил наиболее свежие, а остальные запихивал обратно.
Но говорил и писал он грамотно, и это Андрея утешало.
У Саламандрина в истории войны свое место, но об этом после.
В школе учителем истории работала Эвелина Лаптева. Тридцать лет, брюнетка, у глаз легкие морщинки, голос чуть хрипловатый, низкий — при этом не курила. С короткой стрижкой, с усмешкой. Она-то и бросила Саламандрина, вернув себе девичью фамилию и удачно разменяв двухкомнатную квартиру на две однокомнатные в соседних домах.
Все в школе, глядя на Эвелину, ждали.
Андрей Ильич это понял.
— Все ждут, когда у нас начнется, — сказала ему как-то Эвелина. — Идиоты какие-то, правда?
— Хм, — сказал Андрей Ильич. — Да, — сказал он.
— Вот, например, завтра у нас запланированы школьные танцы, после них вы пойдете меня провожать, потому что поздно, потом зайдете ко мне выпить кофе, ну и все, и нас тут же сосватают.
— Дураки они, что ли? — пробормотал Андрей Ильич.
— А то кто ж? — удивилась Эвелина.
Назавтра Андрея пошел проводить Эвелину, потому что было поздно. Зашел к ней.
— Господи, какой ты мальчик еще, — сказала Эвелина с грустью, наливая ему кофе.
— Это только кажется, — с печальной гордостью сказал Андрей.
— Ты, наверное, думаешь только про это самое дело, — сказала Эвелина, стеля постель, — а души вы не видите никто.
— Я вижу, — отозвался Андрей.
— Ничего ты не видишь, — сказала Эвелина, погасив свет и была при этом буквально права.
А Эвелину любил редактор местной газеты «Пламя» Константин Сергеев.