Русский чрезвычайный посол оказался перед решением трудной и неблагодарной задачи. Он должен был добиваться мира с Речью Посполитой ценою новых уступок вплоть до принятия таких условий, которые он не получил полномочий закреплять «на письме», так как в Москве надеялись, что в конечном итоге их удастся избежать. Особую трудность составляло то, что в обмен на приемлемые для русской стороны условия мира он имел возможность предлагать польско-литовской стороне только денежную компенсацию.
После решений совещания 1 октября 1662 г. события стали развиваться быстро. 5 октября датирована верительная грамота А. Л. Ордина-Нащокина, направленного в Варшаву для переговоров о заключении «вечного мира»[65]. 19 октября А. Л. Ордину-Нащокину, уже отправившемуся в дорогу, был выслан текст «тайного наказа»[66]. Путь его шел из Москвы во Псков, а затем в Борисоглебов (Динабург), крепость на Западной Двине. Отсюда, по-видимому, А. Л. Ордин-Нащокин намерен был направиться в Варшаву через земли, контролировавшиеся литовским войском.
После решений совещания 1 октября 1662 г. события стали развиваться быстро. 5 октября датирована верительная грамота А. Л. Ордина-Нащокина, направленного в Варшаву для переговоров о заключении «вечного мира»[65]. 19 октября А. Л. Ордину-Нащокину, уже отправившемуся в дорогу, был выслан текст «тайного наказа»[66]. Путь его шел из Москвы во Псков, а затем в Борисоглебов (Динабург), крепость на Западной Двине. Отсюда, по-видимому, А. Л. Ордин-Нащокин намерен был направиться в Варшаву через земли, контролировавшиеся литовским войском.
Когда 5 декабря 1662 г. А. Л. Ордин-Нащокин прибыл в Борисоглебов, он узнал о событиях, которые могли неблагоприятно сказаться на результатах его миссии. В Москве рассчитывали (и это мнение разделял, по-видимому, и сам А. Л. Ордин-Нащокин), что посол при выполнении своей задачи может рассчитывать на содействие гетмана В. Госевского. При своем освобождении из русского плена в марте 1662 г. гетман обещал «о покое хрестьянском радеть всею душею»[67]. Аналогичное обещание содержалось в письме, которое В. Госевский послал царю при своем отъезде из Смоленска[68]. Еще раз он повторил свое обещание в грамоте от 23 июня н. ст., которую привез в Москву С. Медекша[69]. Поэтому уже в первоначальном варианте инструкций послу предписывалось с гетманом «видатца, как мочно, и о тех делех с ним говорить»[70]. У В. Госевского следовало также добиваться «прямой ведомости», есть ли у царя какие-либо шансы стать преемником Яна Казимира[71]. После возвращения А. И. Нестерова посол получил указания «ссылатца» также с литовским канцлером К. Пацем[72]. И вот в начале декабря 1662 г. А. Л. Ордин-Нащокин узнал, что после волнений, охвативших литовское войско, гетмана В. Госевского расстреляли, близкого к нему выборного главу литовского войска Казимира Жеромского, который выдал проезжую грамоту А. Л. Ордину-Нащокину, «розсекли», а чтобы схватить и судить К. Паца, войско отправило в Варшаву «тысечю человек»[73]. Это означало, что шансы на содействие литовских политиков, заинтересованных в заключении мира с Россией, теперь сильно уменьшились. Ближайшим следствием этих событий стала необходимость для посла просить проезжей грамоты у нового выборного главы литовского войска полковника Неверовского[74].
По-видимому, с получением такой грамоты возникли трудности[75] и пришлось искать другое решение. Как сообщал в Москву смоленский воевода Б. А. Репнин, еще до Рождества 1662 г. А. Л. Ордин-Нащокин и его товарищ по посольству дьяк Григорий Богданов выехали в Курляндию, чтобы попасть в Речь Посполитую через территорию герцогства[76]. Из Курляндии русским послам предстояло совершить длительное путешествие во Львов, где находились король Ян Казимир и его ближайшие советники, уговаривавшие коронное войско вернуться на службу. Во Львов послы прибыли в начале марта 1663 г.[77] Отсутствие «статейного списка» отчета о поездке не позволяет составить представление о том, что происходило во время этого достаточно долгого путешествия. Не обнаружил каких-либо сведений на этот счет и 3. Вуйцик, собиравший сведения о посольстве в польских архивах. В какой-то мере этот пробел могут заполнить припоминания о львовском посольстве в более поздних записках А. Л. Ордина-Нащокина. В так называемом «Ведомстве желательным людям», одной из поздних записок дипломата, сохранился его рассказ о встрече на пути с коронным войском, стоявшим лагерем под Люблином[78].
По представлениям посла, собравшиеся в лагере военные хотели «побить» сенаторов «по ссоре хана крымского», и в лагере у них находился посол хана. Дело, по-видимому, обстояло по-иному. Хан, заинтересованный в развертывании военных действий против Русского государства, как он это делал и ранее, пытался убедить войско вернуться на службу[79]. Важно, однако, что предпринял дипломат, когда у него сложилось такое представление о происходящем. Как вспоминал А. Л. Ордин-Нащокин, когда собравшаяся в военном лагере шляхта просила посла сообщить о целях его посольства, он говорил им о заключении мира между Россией и Речью Посполитой (по его словам, они выслушали у него «обнадеживание к миру»). После этого, по его словам, когда послы шляхты вернулись в лагерь, они тут же отослали прочь ханского посла, заявив ему, что «у обоих государей великих будет нерозерванный союз, а хан бы в соседстве держал с обоими государи дружбу». Вероятно, успех своих речей А. Л. Ордин-Нащокин преувеличил. Однако ясно, что он говорил послам коронного войска, что мир между Россией и Речью Посполитой будет сопровождаться заключением «вечного союза» между этими государствами и что этот союз станет надежной защитой от татарских набегов. Таким образом, еще не прибыв на место назначения, А. Л. Ордин-Нащокин стал излагать не то, что ему было поручено в посольском наказе, а свои взгляды на характер будущих отношений между Россией и Речью Посполитой.