О, мистер Керк, вы неблагоразумны. Даете волю раздражительности. Фрэнк Конми язвительно улыбнулся, обнажив зубы, слишком уж превосходные, чтобы принять их за собственные. Не думаете, что человеку в вашем положении следует быть сдержаннее?
Мюррей поднялся со стула:
Нет, если ему не платят за это жалованье. А поскольку меня нет в платежной ведомости
Сядьте, велел Фрэнк Конми, и Мюррей сел. Последовала долгая минута, в течение которой он ясно понял, что может испытывать человек под оценивающим взглядом отвратительного сборщика налогов. Он подвергался этому воздействию, пока в желудке у него не забурлило.
Вы уже не работаете в «Канлифф»? неожиданно спросил Фрэнк.
Нет. Утром уволился.
Что вы делали, пока работали там? Какие у вас были обязанности?
Официально я был судебным клерком. На самом деле занимался всем понемногу: проводил собеседования с самыми дешевыми клиентами, составлял отчеты, занимался беготней, прибирал кабинет. Да, раз в неделю ездил в магазин Альтмана покупать съемные воротнички для мистера Канлиффа.
Как долго это продолжалось?
Около года.
А до того?
Мюррей обдумал этот вопрос.
Откуда начинать?
Откуда захотите. Только не медлите, мистер Керк, вы тратите мое время.
Ладно, заговорил Мюррей. Вырос в Вест-Сайде, в районе Сто шестнадцатой улицы и Бродвея, где у отца была бакалейная лавка. Поступил в Городской колледж, потом пошел в армию. После службы поступил на юридический факультет Университета Святого Иоанна по льготе для демобилизованных. Сдал выпускные экзамены, получил работу в фирме «Канлифф, Мид энд Эппл». И вот я здесь.
Почему? спросил Фрэнк. Что заставило вас бросить ту работу?
Зарплата.
Сколько вам платили?
Сорок долларов в неделю, ответил Мюррей. Это без вычета налогов.
Фрэнк фыркнул.
И вы жили на эти деньги?
Вряд ли это можно назвать жизнью.
И если я предложу вам пятьдесят в неделю, разница будет значительной, не так ли?
Нет, ответил Мюррей, не будет. Но для начала я согласен и на это.
Я так и думал, что согласитесь, сказал Фрэнк Конми.
Незадолго до смерти Фрэнк заговорил о том дне:
Я хорошо его помню. Джек Коллинз сказал мне, что ты можешь появиться. «Жди парня с лицом церковного певчего, в залоснившемся костюме и с голодным блеском в глазах. Возьми его, если можешь». Я узнал тебя, едва ты заговорил, потому что ни у кого на этой зеленой скамеечке для ног не было в глазах такого голодного блеска. Я мог бы купить тебя с потрохами за пять долларов.
Старый сукин сын. И ты заставил меня это выдержать?
Заставил. Фрэнк с тоской вздохнул. Да простит меня Бог за то, что говорю это, Мюррей, но какое развлечение остается для человека, не способного предаваться любви с женщиной и давать пинка в живот тем, кто способен? Однако это не главное. Я хочу довести до твоего сознания, что голодный блеск самое большое достоинство, какое я могу найти в человеке. Из-за него я и взял тебя на шестьдесят долларов в неделю.
На пятьдесят.
Шестьдесят, спокойно сказал Фрэнк, и давай не спорить. Сам знаешь, от любого спора кровь у меня начинает пузыриться, как сельтерская вода.
Вначале было пятьдесят, притом наличными.
В кабинете Фрэнка Конми было две двери. Мюррей вошел в одну; его провели через другую в анфиладу помещений: комнату следователей, комнату стенографисток, кладовую, фотолабораторию. По манере Фрэнка представлять его он понял, что самой важной персоной здесь была миссис Нэпп, совмещавшая должности личной секретарши, надзирательницы за стенографистками и хранительницы ключей. Маленькая элегантная женщина с прекрасно уложенными подсиненными волосами была, должно быть, очень хорошенькой тридцать лет назад. Следы былой красоты сохранились, но теперь казались грозными, как сочетания корпуса тяжелого крейсера.
Вначале было пятьдесят, притом наличными.
В кабинете Фрэнка Конми было две двери. Мюррей вошел в одну; его провели через другую в анфиладу помещений: комнату следователей, комнату стенографисток, кладовую, фотолабораторию. По манере Фрэнка представлять его он понял, что самой важной персоной здесь была миссис Нэпп, совмещавшая должности личной секретарши, надзирательницы за стенографистками и хранительницы ключей. Маленькая элегантная женщина с прекрасно уложенными подсиненными волосами была, должно быть, очень хорошенькой тридцать лет назад. Следы былой красоты сохранились, но теперь казались грозными, как сочетания корпуса тяжелого крейсера.
Заполняя различные документы о приеме Мюррея на работу, она быстро говорила авторитетным тоном:
Мистер Керк, в некоторых вещах мистер Конми очень требователен. Вы не должны слоняться возле комнаты стенографисток и иметь с девушками каких-либо дел. Прекрасно понимаете, что я имею в виду, так ведь?
Понимаю.
Секретные папки с досье находятся в кабинете мистера Конми, имейте в виду, что вас они совершенно не касаются. Если вам потребуются материалы из них или вы захотите вернуть материалы на место, обращайтесь ко мне, и я этим займусь. Уходя с работы, не оставляйте на столе никаких документов. Непременно отдавайте их мне, даже если просто уходите на обед. Это понятно?