Когда через несколько месяцев я сдал на третий разряд, в цех пришел корреспондент «Смены» и замучил меня вопросами: «А почему ты пошел на завод? А трудно работать и учиться? А кем ты хочешь стать в будущем? А что тебе понравилось здесь больше всего?» Я сказал: «Фонтанчик. Больше всего мне понравился фонтанчик». Я думал, что корреспондент поглядит на меня, как на тронутого, надо же, фонтанчик ему больше всего понравился, но корреспондент пришел в восторг, потащил меня к этому фонтанчику и заставил раз десять нагибаться и пить. Я нагибался и пил, а он фотографировал меня. «Потерпи, нужны дубли». У меня в животе было холодно и булькало, а он все снимал свои дубли.
Потом в «Смене» была моя фотография. Я в берете, лихо сдвинутом на ухо, в спецовке, нагибаюсь над струйкой воды И тут же заметка «Живой родник». Ровно шестьдесят восемь строчек о том, как растет молодое поколение на заводе «Коммунист».
Вечером Колянич позвал меня к телефону. «Очень приятное сопрано», сказал он. Я взял трубку, и трубка запела Лийкиным голосом: «Володя? Тебя можно поздравить? Может быть, встретимся?» Я долго слушал и молчал. «Почему ты молчишь?» спросила Лия. «Господи, сказал я. Всегда надо отвечать» Бац! Лия положила трубку. Колянич сидел на диване и читал газету. Я пошел к двери, и Колянич что-то пробормотал. Я не понял: «Что?» «Кажется, муха улетела?» повторил он.
Конечно, улетела! Дурак я был набитый! Да и не очень-то я был влюблен в Лийку, Вот Зоя Рыжова совсем другое дело
Нет, я не мог уснуть, только напрасно ворочался в своей люльке. Спал Костька, посапывал Эрих, за дверью тихонько бренчала посуда это Басов мыл после нас тарелки и ложки. Я встал. Надо пройтись, может, тогда усну
Нет, я не мог уснуть, только напрасно ворочался в своей люльке. Спал Костька, посапывал Эрих, за дверью тихонько бренчала посуда это Басов мыл после нас тарелки и ложки. Я встал. Надо пройтись, может, тогда усну
Ты чего не спишь? строго спросил меня Сырцов, когда я вышел из спальни.
Нервы разыгрались, сказал я. А ты чего делаешь?
Документацию веду, не видишь?..
Перед ним лежала «Пограничная книга», и я заглянул в нее через Васькино плечо с сержантскими лычками. «Нарушения границы не обнаружено Больных нет»
Слушай, сказал я, а записано здесь где-нибудь «нарушение обнаружено»? Давай полистаем, а?
Я думал, Сырцов скажет свое «отставить», но вдруг он начал листать толстую книгу, бормоча: «Не обнаружено не обнаружено не не не»
Понятно, сказал я. Кто же здесь у нас попрет? Рыба за пять километров плеснет, и то видно.
Странно рассуждаете, заметил Сырцов, переходя на «вы». Может, вообще тогда ликвидировать прожекторную? Может, я подам рапорт так и так, по мнению рядового Владимира Соколова, считать пост ненужным?
А ты, оказывается, шутник! сказал я. Только вот ведь они, факты. За два года сплошные «не». Ладно. Пойду прогуляюсь, а то голова какая-то тяжелая.
Я вышел, и сразу же в лицо ударил резкий октябрьский ветер. Он гнул облетевшие березы, и голые ветви шуршали, соприкасаясь. Я повернулся к ветру спиной, и он подхватил меня. С камня на камень почти бегом я спустился к воде. На берегу лежали длинные зеленые пряди водорослей. Волны сюда не прорывались. Небольшой накат выбрасывал эти водоросли и пенопластовые поплавки от сорванных сетей. Я шел по берегу, стараясь не наступать на скользкие водоросли, и думал о том, что Зойку Рыжову, конечно, с Лийкой не сравнить
Ранней весной наш дом одели в леса, и мама говорила, что теперь ни в коем случае нельзя открывать окна. Она точно знает, что было много краж. А мне было забавно, что мимо наших окон на пятом этаже проходят люди.
Я подхватил ангину и сидел дома с забинтованной шеей. Люди ходили за окнами и о чем-то разговаривали. Вдруг прямо передо мной, по ту сторону окна, оказалась девчонка в перемазанном ватнике и платке. Она приставила к глазам руки, как бинокль, и почти прижалась к стеклу, чтобы увидеть, есть кто-нибудь в комнате или нет. Увидела меня и замахала рукой, закрутила пальцем, но я ничего не понимал, тогда она постучала по форточке.
Чего тебе? спросил я, открыв форточку.
У тебя телефон есть?
Тогда я влез на подоконник, дернул верхнюю задвижку, потом нижнюю, повернул ручку Затрещала бумага, которой было оклеено окно, зашуршала, выпадая, вата.
Тебе звонить, что ли? Влезай. У нас бесплатно.
Она спрыгнула в комнату и увидела мою забинтованную шею.
Хвораешь?
Вот еще! фыркнул я. На соревнованиях погорел. До самого финала дошел, и не повезло.
Она понимающе кивнула: самбо?
Фехтование, махнул я рукой. Выпад рапирой, ну вот и
Тут же я поморщился. Надо было соглашаться на самбо. Она ведь сама подсказала мне лучший вариант для вранья. Должен же остаться от рапиры хоть какой-нибудь след.
Ладно, давай звони, сказал я.
Но девчонка не спешила. Она оглядела комнату и кивнула на большой портрет Хэмингуэя.
Это твой дедушка?
Я покровительственно похлопал ее по плечу:
Иди, иди, звони, пигалица. А это знаменитый американский писатель, стыдно не знать.
Подумаешь, пожала она плечами, как будто бы ты все знаешь! А кто такой Мшанский знаешь?