Бард же, несмотря на совместные старания Тео и Дерека отвлечь его от очередного прославления себя, любимого, к концу вечера так распелся, что его приятели смирились и даже стали подпевать. Дух безудержного веселья проник в таверну "Дикий Лосось", да там и остался.
Гринер без зазрения совести воспользовался занятостью хозяина, и, забросив дела, уселся в уголке, радуясь жизни. Пялился на столичную знаменитость, отхлебывал пиво из кружки и вообще вел себя так, будто существует только настоящее. Он понимал, что завтра получит грандиознейший нагоняй за безделье, но в этот вечер ему было все равно.
В этот вечер он решил стать наемником. Или бардом. Или содержанцем — он не знал, что это такое, но очень хотелось. И еще в этот вечер он увидел самый потрясающий разгул за всю свою предыдущую жизнь.
Тео проснулась с содроганием.
Тело было будто чужое, во рту вяло реагировали друг на друга осадок от пива и осадок от вина, а между передних зубов, кажется, застрял кусочек жареной на вертеле тушки домашней птицы под названием цыпленок.
Мрак.
— Бросаю пить, даже за искусство, — просипела Тео и открыла глаза.
Комната. Незнакомая, вроде в таверне. А что было вчера? Судя по ощущениям — разгул. Тео проверила голосовые связки, тихонько захрипев. Затем, понимая, что прислуги дозваться надо, заранее схватилась за голову, ожидая последующей боли, и заорала:
— Эй!
В голове тут же ухнуло — как и предполагалось.
Гринер с самого раннего утра дежурил под дверью у наемницы, ожидая, пока она проснется и ей понадобится помощь. Его поразила как сама женщина, так и то, что она сумела организовать, имея в активе только одного барда, одного меланхолично-саркастического друга и себя. Услышав ее стон, он тут же распахнул дверь и с радостной, бодрящей, утренней улыбкой вплыл в комнату, всем своим видом выражая желание услужить.
Тео уставилась на паренька, чье лицо казалось смутно знакомым.
— Эй, как тебя там…
— Гринер, миледи.
— Да, Гринер… который час?
— Полдень, миледи.
— О Боги, какая рань. Что за черт. Ты вчера тут был?
Гринер, стараясь выглядеть не слишком счастливым и гордым от осознания того факта, что присутствовал при вчерашнем разгуле, кивнул.
— И… и что происходило?
— Вам с подробностями?
Тео подозрительно посмотрела на него. Такие вопросы зря не задают, — но кивнула головой, и тут же поморщилась.
— Ну, сначала вы пили пиво. Потом я принес цыплят, потом жаркое. Потом ваш друг музыкант стал играть, вы втроем пели, а потом пили вино, потом опять пели. Тут пришли местные, узнать, в чем дело, и остались. Все стали петь вместе. И пить. И танцевать.
Тео задумчиво пожевала губу, а затем переспросила:
— Танцевать?
— Танцевать.
— На столах?
— Да.
Тео уставилась в стену.
— Ничего не помню. А я… как бы это сказать… раскачивалась на люстре?
— Да, миледи, и не вы одна.
— Она… цела?
Гринер замялся, размышляя, как бы покорректнее сообщить тяжелую новость.
— Цела, но… больше не висит.
— Не висит… Ущерб оплачивать, значит, эти негодяи предоставили мне…
Гринер сглотнул, не решаясь прервать тягостную паузу. Переминался с ноги на ногу, и любопытным взглядом исподтишка осматривал женщину, которая лежала, обхватив голову руками, с таким видом, словно предпочла бы умереть. Затем она поморгала и спросила:
— А мои друзья уже встали?
— Да, миледи, и уже уехали.
— Что?!
Юноша удивился, как он еще пару секунд назад мог думать, что говорит с человеком, потерявшим всякое желание двигаться и вообще жить. Тео подпрыгнула на постели.
— Что? Уехали? Когда? Куда?
— Утром, миледи, на рассвете. Сказали вас не будить, "иначе Большой Потоп покажется детской сказочкой-страшилкой", — процитировал Гринер чернобородого.