Маллик Рел тихо вздохнул:
– Время дикарей! Если зверь почувствовал колебание своего противника, он перестает его уважать. В данном случае это относится к гвардии, а может быть, и к нам?
– Колтайн – змея, – сказал капитан. – Если вы спрашиваете именно об этом. Если верховное командование Арена полагает, что он со своей армией будет танцевать под их дудку, то скоро их постигнет горькое разочарование.
– Спасибо за великодушный совет, – сказал Рел.
Капитан выглядел так, будто проглотил что-то острое, и Антилопа понял, что он произносил свою тираду, не догадываясь о положении священника в верховном командовании.
Кульп прочистил горло:
– Он привел их в боевой порядок, поэтому я предполагаю, что передвижение в казармы пройдет без эксцессов.
Антилопа сухо отозвался:
– Я предвкушаю тот момент, когда наши пути с новым кулаком армии Семи Городов пересекутся.
Опустив тяжелый взгляд на происходящее внизу, Рел кивнул:
– Я тоже.
Оставив позади остров Скара, подгоняемый южным ветром рыбачий баркас вошел в море Кансу. Его треугольный парус похлопывал на ветру. «Если погода в ближайшее время не изменится, – мрачно размышлял Скрипач, – то мы достигнем побережья через четыре часа. Побережье Эхрлитана, Семь Городов… Я ненавижу этот чертов континент. Он не нравился мне и раньше, но сейчас меня от него просто тошнит». Скрипач перегнулся через планшир и сплюнул едкую желчь в теплые зеленые волны.
– Чувствуешь себя лучше? – спросил его Крокус, стоя на носу корабля; его загорелое лицо выражало искреннюю заботу.
Старый диверсант почувствовал непреодолимое желание размазать эту физиономию по палубе, но вместо этого он проворчал что-то невразумительное и еще сильнее согнулся у борта баркаса.
Со стороны сидящего у румпеля Калама донесся звонкий хохот.
– Скрипач и вода несовместимы, парень. Посмотри на него, он же стал зеленее твоих чертовых крылатых мартышек.
Внезапно у щеки раздалось сочувствующее сопенье. Скрипач потихоньку открыл один налитый кровью глаз и увидел маленькое сморщенное лицо, жалобно смотрящее на его мучения.
– Ну хоть ты не трогай меня, Моби, – слабым голосом попросил его Скрипач.
Ручной маммот некогда был подобран, подобно другим домашним животным, дядей Крокуса, прислуживая ему все это время. «Калам бы сказал, что все происходило наоборот, – подумал Скрипач, – но это ложь. Удача Калама была в том, что после целой недели тщетного ожидания в Руту Джелба прибытия торговцев со Скара мы, наконец, отправились в путь. Билеты в первый класс, не так ли. Скрипка? – обратился он сам к себе. – И все остальные полагали, что путешествие будет терпимым, что не надо будет пересекать этот чертов океан… Целую неделю в выгребной яме Руту Джелба, кишащей ящерицами. Таких трущоб, построенных из оранжевого кирпича, я еще не встречал. И что теперь? Мы уплатили целых восемь джакатов за эту посудину, едва держащуюся на плаву».
Через час мерная качка успокоила Скрипача. Его мысли вернулись вновь к чрезвычайному путешествию, которое занесло их в такую глушь, а потом – к тому непредсказуемому пути, который еще оставался впереди. «Мы не ищем легких путей, – сказал он самому себе, – не так ли?»
«Уж лучше бы все эти моря высохли, – продолжал размышлять он. – Ведь у людей же есть ноги, а не плавники. А если так, то мы должны ходить по земле. Я бы предпочел идти по населенной насекомыми безводной пустыне, где люди улыбаются только тогда, когда сообщают, что собираются тебя убить».
Постоянная качка и окружающий зеленый цвет – вот все, чем этот долгий день запомнился Скрипачу.
Его мысли вернулись к той компании, которую он покинул на Генабакисе. Они хотели, чтобы Скрипач сопровождал их в походе. «Не в походе, а в религиозной войне, не забывай об этом. Скрипка! – вновь обратился он к самому себе. – В таких войнах нет никакого веселья».