– Я правильно вас понял, вы не всегда приезжали в Лондон на каникулы?
– Да, в большинстве случаев я проводила их в Бате, у моей тети, но тетя три месяца назад умерла, так что я не могу туда поехать.
– Я надеюсь, вам понравится Лондон, – заметил лорд Сэйр, – хотя очень многие уезжают из города на Рождество.
– Возможно, мы уедем в деревню, – немного повеселевшим голосом проговорила Бертилла. – Это было так хорошо, когда был жив папа. Я могла ездить верхом, зимой папа брал меня с собой на охоту, но мама не любила деревню и предпочитала жить в Лондоне.
– Вы можете ездить верхом в парке.
– О, я надеюсь на это, хоть ездить верхом здесь совсем не то что скакать галопом по полям и чувствовать себя свободной.
В ее голосе прозвучало нечто, заставившее лорда Сэйра пристальнее приглядеться к девушке.
Он осознал, что если мать обладала бьющей в глаза красотой, то дочери была присуща спокойная прелесть совершенно иного типа.
Бертилла была невысокой, а в моде были красавицы рослые и величественные.
Фигура девушки еще не вполне оформилась, да и в лице у нее оставалось что-то детское.
Глаза серые и очень большие, а овал лица… Опытный знаток женщин, лорд Сэйр про себя называл его «овал сердечком».
Насколько он мог разглядеть волосы под немодной шляпкой, они у Бертиллы были светлые и кудрявые от природы.
Ресницы, как ни удивительно, темные, а взгляд, обращенный на лорда Сэйра, казался очень доверчивым.
Он невольно подумал, что, сиди с ним в экипаже наедине женщина постарше, она непременно принялась бы кокетничать.
Причем кокетство проявлялось бы не только в каждом сказанном ею слове, но и в выражении глаз, губ, во всех ее телодвижениях.
Но Бертилла держалась совершенно естественно и обращалась к нему так, словно ей и в голову не приходило, что он как-никак мужчина.
– Вы не в школьной форме, – помолчав, заметил он.
К его удивлению, она покраснела.
– Я выросла из нее год назад, – объяснила она. – Мама сказала, что не стоит больше тратить деньги на форму, и тетя купила мне в Бате нынешний мой наряд.
Ее платье и жакет из синей шерсти неяркого оттенка, с едва заметным турнюром, были, как подумал лорд Сэйр, именно того стиля, какой и должна была выбрать пожилая тетушка.
Это одеяние не украшало Бертиллу, но тем не менее придавало ей какой-то трогательный вид, впрочем, возможно, такое впечатление складывалось из-за ее больших глаз на все еще бледном после пережитого потрясения лице.
– Нога беспокоит вас? – спросил лорд Сэйр.
– Нет, она уже меньше болит, благодарю вас. Как это любезно с вашей стороны, что вы решили отвезти меня домой в своей карете. А лошадь у вас замечательная.
– Я очень горжусь своей конюшней.
– И вы не используете тугие вожжи? Задавая этот вопрос, она смотрела на лорда Сэйра обеспокоенно, словно боялась, что он возразит ей.
– Конечно, нет!
Девушка облегченно вздохнула.
– Я очень рада. Я считаю это жестоким. Мама уверяет, что таким образом можно лучше показать лошадей, а это лестно хозяевам.
Лорд Сэйр отлично знал, что светские модницы любили пользоваться тугими вожжами и поводьями, благодаря чему лошади красиво изгибали шеи, но это причиняло животным сильные мучения уже после часа езды.
Бертилла права: это была жестокость, и лорд Сэйр питал к ней отвращение, но он знал, что так полагают немногие в Лондоне, где знать соревновалась в красоте и роскоши выездов.
– Вы ездите верхом в парке? – спросила Бертилла.
– Почти каждое утро, если я в Лондоне, – ответил лорд Сэйр, – но боюсь, что мы не встретимся, потому что я вскоре уезжаю.
– Я вовсе не об этом думала, – быстро проговорила Бертилла. – Я просто решила, что вы знаете, в какой части парка не встретишь модных всадников и можно скакать галопом.