Проситель, покорно заняв место на стуле, свёл ноги вместе, а ладони, словно прилежный ученик, положил на колени. Его кроткий взгляд, который, казалось, мог принадлежать застенчивой лани, был направлен куда-то в район пупка Петра Ивановича.
Аполлинарий Никифорович Козырьков, управляющий богадельней, представился гость, не поднимая глаз.
Очень приятно, Аполлинарий Никифорович. Рассказывайте, только внятно, что вас сюда привело.
Виноват, бес попутал. Козырьков сделал движение вновь упасть на колени, однако Копытман успел его осадить.
Что за бес? Имя, фамилия.
Чьё имя? опешил посетитель.
Беса, который вас попутал, вволю издевался Копытман.
Дык Нечистый. Он и попутал.
Ага, понятно. Ну и каким же образом он вас попутал?
Далее выяснилось, что, занимая должность управляющего богадельней последние семь лет, шесть из них Аполлинарий Никифорович приворовывал казённые средства. Но понемногу, потому что опасался быть пойманным и подверженным справедливой каре, однако ж остановиться не мог, глядя, как деньги и материальное имущество текут сквозь его пальцы.
«Ну что, думал он, ежели мы поставим сюда старую кровать, а в купчую впишем как новую. Не всё ли равно старухе, на какой кровати спать. Старая даже удобнее, обжитая, даром что на ней вчера моя тётка богу душу отдала».
Так и поступал, а деньги, потраченные якобы на новую кровать, разумеется, оставлял себе. В другой раз лично ходил на базар, покупал из подгнившего, вполцены, опять же проводя сию операцию себе на пользу. Однако ж всё это время Аполлинарий Никифорович испытывал тяжелейшие душевные страдания, постоянно ожидая справедливой кары за свою слабость. И когда узнал о приезде столичного инспектора, то сразу же придумал себе, будто тот явился по его душу. Не выдержав, отправился каяться, и теперь всячески просит о снисхождении, потому как тюрьма или каторга лягут невыносимым бременем на его семью, в коей имелось трое несовершеннолетних отпрысков.
Скажите, ваше высокоблагородие, как я могу загладить свою вину? вопрошал со слабой надеждой в голосе Козырьков.
Пётр Иванович понял, что с этого пройдохи можно сорвать куш, пусть и небольшой. А потому враз отвердевшим голосом предложил тому садиться за стол и писать покаянную, что поникший проситель покорно и сделал.
Так-с, недурно, недурно, задумчиво произнёс Копытман, вчетверо складывая лист с признательными показаниями. Пусть это пока побудет у меня. На будущее из города не выезжайте, чтобы я в любой момент мог вас отыскать. К слову, нет ли у вас фактов казнокрадства от других лиц, занимающих серьёзные посты в городе?
Зрачки Козырькова забегали с такой стремительностью, что казалось, сейчас покинут пределы глазного яблока и отправятся в самостоятельное путешествие. Видно было невооружённым глазом, как он смущён этим вопросом и какая борьба происходит внутри его.
Так ведь Милостивый сударь, ежели кто и приворовывают, они же мне не докладывают. А слухи, знаете ли, на то и слухи; что одна баба сказала то другая и понесла, да ещё и переврамши десять раз. Разве же можно им верить, слухам-то. И застенчиво хихикнул, приложив пальцы к губам.
Ладно, это мы обсудим как-нибудь после, снизошёл к посетителю Пётр Иванович. А как, кстати, вы относитесь к свиньям?
К свиньям? опешил Козырьков.
Да-да, к свиньям. Видите ли, у меня тут имеется замечательный порось на развод, хряк из него вырастет пре-чудеснейший, кивнул Копытман в угол, куда задвинул корзину с поросёнком. Однако мне он в тягость, не везти же его в Петербург, боюсь, дороги не выдержит. Вот я и думаю, кто бы его у меня купил.
Аполлинарий Никифорович был в меру сообразительным малым, и на этот раз его сообразительности хватило, чтобы понять ему сейчас пытаются всучить скотину, которая Козырькову, в общем-то, и даром не нужна. Разве что в запечённом виде. Однако ж у столичного чиновника в этом имеется интерес, а значит, нужно подыграть, чтобы немного приподнять себя в глазах собеседника.
Отчего же-с, зарядил словоерсом чуть осмелевший посетитель. Отчего же-с не купить такого изумительного порося. Сколько вы за него попросите?
Да сколько не жалко, махнул рукой Пётр Иванович, думая, как бы не прогадать.
А вот у меня с собой две синеньких и одна красненькая, всего на двадцать рубликов-с, вытащил из кармана ассигнации Аполлинарий Никифорович.
Ну что ж, цена достойная, согласился Копытман, не зная, как в реальности соотносятся цена поросёнка и сумма, за него предлагаемая. Кладите ваши ассигнации на стол и можете забирать сие ангельское создание. Кстати, его зовут Дамед.
Это уже была чистейшей воды импровизация, основанная на инициале и первых буквах фамилии одного из российских правителей. Но в это время Пётр Иванович мог шутить, не опасаясь последствий, да и кому в голову пришло бы, что значит это загадочное, похожее на греческое или римское имя. Наречённый Дамед, сменивший очередного хозяина, на прощание тихо хрюкнул и отбыл с Козырьковым.
«Однако же, размышлял Пётр Иванович, как в это время легко, не имея при себе никаких документов, прикинуться важной птицей. В эпоху отсутствия не то что Интернета, а даже телефона и телеграфа опровергнуть придуманную Лизой легенду оказывается нелёгкой задачей. Впрочем, посмотрим, как меня будут принимать в дальнейшем».