Зауэр посмотрел в ту сторону.
Если и дальше так будет таять, завтра он повиснет на каком-нибудь кресте. Он там, где надо. Аккурат над кладбищем.
Это кладбище?
А как же. Ты чего, не помнишь? Мы ведь тут уже бывали. При последнем наступлении. В конце октября.
Зауэр подхватил свой котелок.
Вон полевая кухня! Быстрей, не то нам одна жижа достанется.
Рука все росла, росла. Казалось, не снег тает, а она как бы медленно вырастает из земли, словно смутная угроза и оцепенелая мольба о помощи.
Ротный остановился.
Что это там?
Какой-то русский, господин лейтенант.
Раэ присмотрелся. Разглядел линялый рукав.
Это не русский, сказал он.
Фельдфебель Мюкке пошевелил пальцами в сапогах. Он терпеть не мог ротного. Конечно, стоял перед ним навытяжку, по уставу, дисциплина превыше всех личных чувств, но, чтобы дать выход презрению, незаметно шевелил пальцами в сапогах. Болван, думал он. Брехун!
Распорядитесь откопать его, сказал Раэ.
Слушаюсь.
Пошлите прямо сейчас несколько человек. Неприглядное зрелище.
Слабак, думал Мюкке. В штаны наклал! Неприглядное зрелище! Будто мы первый раз мертвеца видим!
Это немецкий солдат, сказал Раэ.
Так точно, господин лейтенант. Последние четыре дня мы находили только русских.
Откопайте его. Тогда и посмотрим, кто он. Раэ зашагал к своей квартире.
Чванливая обезьяна, подумал Мюкке. У него и печка есть, и теплый дом, и Железный крест на шее. А у меня ЖК-один и то нету. Хоть я и заслужил его точно так же, как этот все свои побрякушки.
Зауэр! крикнул он. Иммерман! Сюда! С лопатами! Кто тут еще? Гребер! Хиршман! Бернинг! Штайнбреннер, вы за старшего! Вон та рука! Откопать и похоронить, если это немец! Бьюсь об заклад, что нет.
Штайнбреннер прогулочным шагом подошел ближе.
Спорим? спросил он. Голос у него был высокий, мальчишечий, и он тщетно старался держать его пониже. А на сколько?
Секунду помедлив, Мюкке ответил:
На три рубля. На три оккупационных рубля.
Пять. На меньшее не согласен.
Ладно, пускай пять. Но только деньги на бочку.
Штайнбреннер рассмеялся. Зубы блеснули в неярком солнце. Ему было девятнадцать, блондин с лицом готического ангела.
Само собой, деньги на бочку! Как же иначе, Мюкке?
Мюкке недолюбливал Штайнбреннера, но боялся его и соблюдал осторожность. Каждый знал, что тот махровый нацист.
Ладно, ладно. Мюкке извлек из кармана черешневый портсигар с выжженным на крышке цветочным узором. Сигарету?
А то.
Фюрер не курит, Штайнбреннер, невозмутимо обронил Иммерман.
Заткнись.
Сам заткнись.
У тебя, похоже, не житуха, а лафа. Штайнбреннер приподнял длинные ресницы, искоса глянул на него. Подзабыл уже кое-что, да?
Иммерман рассмеялся:
Я не очень-то забывчив. И знаю, куда ты клонишь, Макс. Но и ты не забывай, чту я сказал. Фюрер не курит. Вот и все. Тут четыре свидетеля. И фюрер правда не курит, это каждый знает.
Хватит болтать! прицыкнул Мюкке. Начинайте откапывать. Приказ ротного.
Ну, тогда за дело! Штайнбреннер закурил сигарету, которой его угостил Мюкке.
С каких это пор в наряде курят? спросил Иммерман.
Это не наряд, раздраженно бросил Мюкке. Кончайте треп и откапывайте русского. Хиршман, вы тоже.
Там не русский, сказал Гребер. Он единственный проложил вверх по сугробу несколько досок и начал отгребать снег вокруг руки и груди. Теперь стал отчетливо виден сырой френч.
Не русский? Штайнбреннер быстро и уверенно, как танцор, прошел по шатким доскам, присел на корточки рядом с Гребером. А ведь правда! Обмундирование немецкое. Он обернулся. Мюкке! Это не русский! Я выиграл!
Мюкке подошел тяжелой походкой. Уставился в яму, куда с краев медленно стекала вода.
Не понимаю, проворчал он. Без малого неделю одних только русских находили. Должно быть, этот из декабрьских, просто провалился в глубину.
А может, и из октябрьских, сказал Гребер. Здесь тогда наш полк проходил.
Чепуха. Не может быть, чтоб из тех.
Может. Здесь у нас был ночной бой. Русские отступали, и мы сразу двинули дальше.
Так и есть, кивнул Зауэр.
Чепуха! Наш обоз наверняка подобрал и похоронил всех убитых. Наверняка!
А вот я не уверен. В конце октября уже были сильные снегопады. А мы в ту пору еще быстро наступали.
Второй раз повторяешь. Штайнбреннер взглянул на Гребера.
Можешь и еще разок послушать, если охота. Мы тогда пошли в контрнаступление и продвинулись больше чем на сто километров.
А теперь отступаем, да?
Теперь мы опять здесь.
Стало быть, отступаем или нет?
Иммерман предостерегающе толкнул Гребера локтем.
А что, разве наступаем? спросил Гребер.
Мы сокращаем свои позиции.
Иммерман насмешливо посмотрел Штайнбреннеру в лицо:
Уже целый год. Стратегическая необходимость, чтобы выиграть войну. Это ж всякий знает.
На руке-то кольцо, вдруг сказал Хиршман. Он продолжал копать, отрыл другую руку покойника.
Мюкке наклонился к яме.
Верно. Даже золотое. Обручальное кольцо.
Все тоже стали смотреть.
Ты поосторожнее, шепнул Греберу Иммерман. Иначе этот гад оставит тебя без отпуска. Донесет как на критикана. Только того и ждет.
Просто нос задирает. Ты лучше сам остерегайся. Он больше за тобой следит, чем за мной.
Да мне плевать. Я в отпуск не собираюсь.