Разве?! Ей следовала сказать всё мне, и я бы
Разве?! Ей следовала сказать всё мне, и я бы
Вот именно: хмыкнул Гарет, и «ты бы». Ты бы бросился ко мне, я сказал бы, что говорить не о чём, мы бы поцапались, я бы стоял на своём, ты тоже, и тайком учудил бы чудь какую-нибудь: побег бы ему устроил, или ещё что. Я не прав?.. Уступить ведь, коли Рыжик попросила, ты не в состоянии даже мне!
И даже отцу. Согласился Гэбриэл, задним числом понимая, насколько брат прав.
Эта девушка даже не золото: она алмаз чистой воды, и поступила идеально. Девятьсот девяносто девять человек из тысячи поступили бы так, как ты сейчас сказал, и только она выбрала вариант единственно верный, не подставив никого.
И я бы прислушался к её словам. Заметил молчаливый Терновник. Она лавви, а лавви не ошибаются в людях. Добро и зло они чувствуют сердцем.
А ведь верно: она лавви. Кусая губы, сказал Гарет.
Так что: мы к нему?! Подорвался Гэбриэл, и Гарет сморщился:
Не сейчас.
Нет, сейчас! Он в тюрьме и не знает, что с ним будет, для него каждая минута пытка! Если не хочешь, схожу я
Не хочу. Согласился Гарет. Я никогда не знал, как с ним говорить; не понимаю я его, честно! Вроде, правильный, вроде, идеальный, но не то что-то с ним, всё равно: не то!!! Ну, иди, сходи к нему, но прежде, чем обещать ему что, или решение принимать, ко мне и всё рассказать!!!
А может, господин Терновник
Нет. Отрезал эльф. Без крайней нужды засорять свою память я не стану.
Но это крайняя нужда!
Крайняя нужда дайкина? Приподнял бровь эльф, став вдруг так похож на Гарета, что Гэбриэл даже моргнул, сгоняя наваждение. Что мне в ней?.. Я бы доверился лавви, но и поговорить не мешает. Эту проблему вы способны решить и без моей помощи.
Войдя в тюремную камеру, Гэбриэл поразился двум вещам: что камера вовсе не походила на таковую, была чистой, опрятной, только что с крохотным решётчатым окошком, но в ней были кровать, два стула, стол и даже ковёр, а ведро для естественных нужд пряталось за кроватью; и тому, что Альберт ничуть не утратил идеальности, только глаза чуть покраснели и глядели устало и обречённо, да воротник белейшей рубашки, больше не накрахмаленный, повис. Гэбриэлу он поклонился по-прежнему:
Ваше высочество.
А нормальненько тут у тебя. Гэбриэл ногой подцепил стул, уселся и кивнул Альберту:
Садись, садись, приказываю.
Да, со стен вода не течёт и крысы в соломе не шелестят. Как-то вымученно усмехнулся Ван Хармен, садясь.
Крысы в соломе? Чуть прищурился Гэбриэл. И такое бывает, да. Я поговорить пришёл. Кое-кто не верит в твою вину, а мы с братом верим этому кое-кому. Ну, и брат даёт тебе шанс оправдаться.
Я не могу. С тоской произнёс Ван Хармен, опуская глаза.
Ты подумай-ка сначала. Нахмурился Гэбриэл. Кое-кто поручился за тебя, а ты его подставляешь. Да я тебе за этого поручителя нос сломаю!
Ваше высочество! Волнуясь, Альберт вновь встал. Клянусь всем, что для меня свято, я не замышлял ничего дурного ни против Хлорингов, ни против герцогства Элодисского! Я был и остаюсь верным вашим слугой! Но я преступен кое в чём ином. Голос его сел, он опустил глаза. Так меня казнят, и так казнят, но по-разному. И я предпочитаю казнь за измену.
Насильник, что ли? Изумился Гэбриэл. Самая позорная и противная казнь в герцогстве Элодисском ожидала именно за изнасилование девственницы, особенно малолетней: насильника топили в сортире.
Милорд!!! Возмущение Альберта было так искренне, что Гэбриэл ему поверил. Побарабанил пальцами по колену.
Ну, говори тогда. Если ты не насильник, не убийца и не предатель, обещаю, дальше меня это не пойдёт. Я по-иному на жизнь смотрю, не так, как брат. Даже если ты содомит, мы и это решим, если ты не борзеешь и не калечишь никого.
Я не могу. Я не причинил вреда ни одному живому существу, моё преступление оно в ином Вы будете презирать меня. Я я этого не вынесу.
Вон в чём дело! Такой идеальный, а? В краску меня столько раз вгонял, и вдруг боишься, что я злорадствовать буду?.. Гэбриэл ухмыльнулся именно злорадно, от души. Ну, может, и подавлю лыбу, возьму реванш всё лучше казни. Но никому ничего не скажу обещаю.
Вы необыкновенный человек, ваше высочество. Помолчав, признался Ван Хармен. Я никогда не видел таких, как вы. Даже принц Элодисский, которым я восхищаюсь и которого боготворю, кое в чём уступает вам. Я признаюсь. И да поможет мне Бог! Он набрал в грудь воздуха, прикрыл глаза, смертельно побледнел и отчеканил:
Я не Ван Хармен.
Повисла пауза, тишину которой слегка разбавляла унылая муха, которая без огонька и пыла сонно бодала окно за решёткой. Гэбриэл приподнял бровь, совсем, как брат:
И чё?.. Что, в смысле?
Альберт был бледен, как смерть, но стоял прямо, даже гордо. Повторил внятно:
Я не Ван Хармен. Я никто. Я не дворянин и даже не законнорожденный; я бастард, я сын шлюхи. Мать родила меня в борделе, в Сандвикене, и я с пелёнок рос среди шлюх и сутенёров. Среди её клиентов был Альфред Ван Хармен, и мать часто хвастала, что мой отец он. Может, так, а может, и нет, сами понимаете. Я присвоил себе имя знатного человека, и за это меня следует поставить к позорному столбу, где меня закидают дерьмом и тухлятиной, потом провезти по улицам верхом на свинье, затем бить плетьми и повесить.