Она задала вопрос очень спокойно, как всегда, но на тон выше. Она изо всех сил старалась погасить вспышку безудержного страха. Ей еще удавалось сохранять лицо, но силы таяли. Положение экономки требовало высокой степени самообладания. Мэри выработала его ценой непрестанных тяжелых усилий, и теперь она уже почти непринужденно несла бремя власти и ответственности, и все это грозило рухнуть с минуты на минуту.
Леди Валери небрежно отмахнулась. В этом жесте сказалось все превосходство хозяйки положения.
– Не имеет значения. Что действительно имеет значение, так это то, что мой крестник приезжает, чтобы увидеться не со мной, но с вами.
Судорожно сдвинув дрожащие колени, Мэри спросила:
– Почему? Он намерен… арестовать меня? – Это было уже начало поражения. Никогда не следует говорить лишнего.
Леди Валери от души рассмеялась.
– Быть родом из семьи Фэрчайлд не преступление, хотя Себастьян, быть может, и попытается убедить вас в обратном.
Смех ее умолк, и она взглянула на Мэри с таким острым любопытством, что Мэри захотелось съежиться в комочек.
– С чего бы кто-то пожелал вас арестовать, милочка?
Мэри опустила глаза и покачала головой. Лучше было промолчать, чем неожиданно для себя выболтать то, что должно быть похоронено навсегда.
– Вам правда было двадцать, когда вы попросили меня взять вас на место? – спросили леди Валери.
Что пользы теперь лгать?
– Мне было шестнадцать, – равнодушно призналась Мэри.
– Вы были очень юны, даже для шестнадцати.
– Да. – Как это было теперь далеко и неважно. Оглядываясь сейчас назад, Мэри вполне могла себе это представить. Всего шестнадцать лет, положение безнадежное, ни фартинга в кармане и маленький брат на содержании. Она не любила ничего вспоминать.
– Я до сих пор не перестаю удивляться, что вы пошли мне навстречу и проявили такую щедрость.
– Моя экономка старела и желала уйти, чтобы поселиться у сына. Вы были, по всем признакам, настоящая леди, и под юной неуверенностью я видела богатые задатки. Признаки… зрелости. Похоже, я не ошиблась.
– О да, – прошептала Мэри. – Я уже начала взрослеть.
Повзрослела она внезапно, после одного страшного происшествия, наполнившего ужасом ее душу и оставившего в ней незаживающий след. Каждый раз, когда в Мэри Роттенсон просыпалась юная Джиневра Фэрчайлд, Мэри безжалостно загоняла ее в глубины памяти.
Подумать страшно, каких только безумств могла бы натворить эта необузданная Джиневра, если дать ей волю! Если бы от нее можно было совсем избавиться! Мэри едва заметно печально улыбнулась уголком рта. Нет, такой путь не годится. Ведь Джиневра – это тоже она. Мэри и Джиневра – два ее лица, столь реальных и столь различных, что она порою пугалась.
– Я иногда задумывалась над тем, что могло бы вынудить вас бежать из Англии, но вы были очень сдержанны, когда речь заходила о вашем прошлом. Я, знаете ли, немного любопытна.
Незаданный вопрос повис в воздухе.
Мэри промолчала.
– Как, впрочем, и теперь, – с улыбкой заметила леди Валери, давая понять, что не ставит ей эту сдержанность в вину. – Вам следует знать, что Себастьяна очень интересует дочь Чарльза Фэрчайлда.
Хорошая экономка никогда не теряет самообладания. Мэри не уставала повторять это мысленно. Именно такое поведение позволило ей добиться всего, что она имеет.
Хотя ее подлинная личность установлена, еще не все потеряно, напомнила себе Мэри. Быть может, лорду Уитфилду известно что-либо, но не все. Мэри осторожно расслабила напряженные плечи, пытаясь принять обычный нормальный вид.
– Могу я спросить, почему, миледи? – спокойная вежливость, и только.
– Он хочет попросить вас об одной услуге, которую могли бы оказать ему именно вы.
За время службы у леди Валери Мэри многое слышала о лорде Уитфилде.