«Когда же отец Гавриил начнет расспрашивать его?» трепетно думал дьякон. Он сильно рассчитывал на эти расспросы, сам же не решался начать их. Он просто-таки побаивался сына, сознавая свое дьяконское ничтожество перед его магистранством.
В столовую вошла Марья Гавриловна. Она поздоровалась с Кириллом по-дружески, но чинно и сдержанно. Кирилл нашел, что она возмужала и потолстела. У нее было довольно обыкновенное круглое лицо с румяными полными щеками и живыми карими глазами. Густые черные волосы, тщательно причесанные, вырастали в длинную, толстую косу, спускавшуюся ниже пояса. Ее чинные манеры очевидно были неискренни. Она вся зарделась и от волнения молчала. Ей хотелось прижаться к своему любимцу, которого она ждала с таким нетерпением и теперь находила прекрасным.
Так вот оно как, Кирилл Игнатьевич. Ты первый магистрант Духовной Академии! Честь и слава тебе! промолвил отец Гавриил отчасти торжествующим тоном, но в то же время и с оттенком легкой шутки.
У дьякона дрогнуло сердце. «Сейчас он объяснится», сообразил он, и вследствие волнения начал есть с преувеличенным аппетитом. Мура пристально взглянула на приезжего и с своей стороны подумала: «Какой он теперь, должно быть, ученый!»
Да, птица важная! шутя, ответил Кирилл.
А еще бы не важная? Большой ход тебе будет, очень большой ход!..
«Вот, вот начинается», думал дьякон.
Кирилл промолчал на это. Но отец Гавриил решил исчерпать всю тему и продолжал:
Но как же ты без всякого назначения? Разве имеешь что-либо особенное?
Ничего не имею, отец Гавриил. Вот весь перед вами.
«Ага, ага, так и есть! Чудеса какие-то, истинно чудеса!» размышлял дьякон и, боясь, чтобы сын не прочитал этих мыслей на его лице, смотрел прямо в тарелку.
Это удивительно! Первый раз слышу, чтобы первый магистрант и так вот Ничего даже не предложили Удивительно!..
Как не предложили? Оставляли при Академии сам отказался!..
После этих слов все разом, и отец Гавриил, и матушка, и Мура, и даже дьякон, положили вилки и ножи на стол.
Вот оно что! пробормотал дьякон, но тут же испугался. Может быть, Кириллу это неприятно, обидно?
При Духовной Академии И ты отказался! Да ты прямо безумец! воскликнул отец Гавриил.
Именно безумец! подтвердила матушка.
Мура ничего не сказала. У нее только сжалось сердце от сожаления. «В столице жили бы?» мелькнуло у нее в голове. Жизнь в столице представлялась ей недостижимой мечтой.
Что ж мне делать, если я люблю вас всех, люблю свой теплый юг, деревню, в которой вырос, и мужичка, который выкормил меня и моих близких! серьезно и вдумчиво произнес Кирилл. Вот я и приехал к вам. Любите, коли мил вам! прибавил он.
Все переглянулись, а отец Гавриил сказал:
Это похвально. Любовь к родине и к ближнему это превосходно. Но зачем же отказываться от того, что приобретено трудом и талантом? Ты мог приехать к нам, повидаться с нами и вновь уехать. И деревню увидеть и прочее. Но отказываться от профессорства, да еще где? В столичной Духовной Академии! Это прямо преступно.
Преступно! повторила матушка с величайшей экспрессией. Именно преступно!
И при чем тут деревня! продолжал отец Гавриил. Ведь все равно не будешь же ты жить в деревне?
Я буду жить в деревне, твердо и отчетливо сказал Кирилл. Я буду сельским священником.
Эти слова поразили всех, точно трубный звук. В первое мгновение никто не поверил. «Шутит!» мелькнуло у всех в голове, и все подняли взоры на Кирилла. Кирилл сидел на своем месте, серьезный, сосредоточенный и бледный. В глазах его светилась твердая воля и бесповоротное решение. Все поняли, что это не шутка.
Отец Гавриил покраснел и, шумно отодвинувшись от стола вместе со стулом, промолвил чуть не гневно:
Да ты приехал издеваться над нами!
Я? Над вами? с глубокой и искренней скорбью в голосе спросил Кирилл.
Отец Гавриил покраснел и, шумно отодвинувшись от стола вместе со стулом, промолвил чуть не гневно:
Да ты приехал издеваться над нами!
Я? Над вами? с глубокой и искренней скорбью в голосе спросил Кирилл.
Матушка быстро поднялась с места и, приняв гордую осанку человека, который оскорблен в лучших своих чувствах, промолвила:
Моя дочь не для деревни!
И затем, обратившись в Марье Гавриловне, прибавила повелительно:
Марья, иди к себе!
Кирилл тоже поднялся и, отойдя к окну, встал вполоборота, по-видимому, расстроенный и потрясенный. Он исподлобья смотрел на свою невесту, ожидая, что она предпримет. Мура повиновалась. Она чувствовала, что у нее сейчас польются слезы и, считая это для себя позорным, поспешно повернулась к двери и быстрыми, неровными шагами вышла. Матушка последовала за ней. Отец Гавриил сидел с красным лицом и сдвинутыми бровями. Казалось, он хотел разразиться громовой речью, но вместо этого он вытер салфеткой усы, встал, перекрестился и, даже не взглянув ни на Кирилла, ни на дьякона, последовал за женой и за дочерью.
Дьякон сидел неподвижно, опустив голову и свесив руки. Он никак не мог хорошенько взять в толк, что такое перед ним случилось. В голове его бродили отрывочные фразы: «Отец Гавриил как рассердились!.. И матушка! Первый магистрант! Сельский священник Господи, Создатель мой!» И он боялся поднять голову, чтобы не встретиться со взорами сына.