Никто из присутствующих не проявил к Нино ни малейшей симпатии, но и осуждать меня за легкомыслие никто не стал: я не поймала ни одного косого взгляда, не услышала ни одного смешка. Напротив, когда я, прощаясь, обошла всех по очереди и обняла, каждый старался сказать мне что-нибудь доброе. Энцо крепко стиснул меня; его молчаливая улыбка была красноречивее любых слов: «Помни, я всегда буду за тебя, что бы ты ни сделала». Кармен поспешила отвести меня в сторонку; без конца глядя на часы, она быстро и нервно заговорила о брате, какой он умный и как во всем разбирается, а если и делает что-то не то, то не потому, что он дурной человек. Она даже не обмолвилась ни о детях, ни о муже, не рассказала, как она живет, не спросила, как живу я. Мне стало ясно, что вся тяжесть репутации Паскуале, которого считали террористом, легла на ее плечи, и она всеми силами старалась его оправдать. За краткие минуты нашего разговора она успела несколько раз повторить, что ее брата преследуют несправедливо, потому что он смелый и добрый. Глаза ее горели решимостью; я поняла, что она всегда и во всем будет его поддерживать. Она попросила дать ей мой адрес и номер телефона. «Ты, Лену, большая шишка, шепотом сказала она, у тебя есть знакомые, которые могут ему помочь, если его не убьют». Она махнула рукой Антонио, который стоял неподалеку, в паре шагов от Энцо. «Иди сюда, подозвала она его, скажи ей то, что мне говорил». Антонио подошел и, не поднимая головы, тихим голосом произнес несколько фраз, общий смысл которых сводился к следующему: я знаю, что Паскуале тебе доверяет, он приезжал к тебе перед тем, как сделать то, что он сделал, если увидишь его, предупреди, что он должен исчезнуть, уехать из Италии, я и Кармен это все время повторяю: ему надо бояться не карабинеров, а Солара. Они уверены, что это он убил синьору Мануэлу, и, если они его найдут сегодня, завтра или через несколько лет, я ничем не смогу ему помочь. Он говорил очень серьезно, а Кармен то и дело перебивала его, спрашивая: «Понимаешь, Лену?» Она и правда была страшно встревожена. Под конец она обняла меня, поцеловала, шепнула: «Вы с Линой мне как сестры» и ушла вместе с Энцо: они оба торопились на работу.
Мы с Антонио остались стоять рядом. Мне казалось, что я вижу перед собой сразу двух разных людей, заключенных в одном теле. Первым был парень, который тискал меня на прудах и видел во мне чуть ли не божество; его запах намертво засел в моей памяти символом так и не удовлетворенного желания. Вторым был мосластый мужчина, весь как будто составленный из крупных костей, плотно обтянутых кожей, от сурового лица с отсутствующим взглядом до ног в огромных сапогах. Я немного растерянно сказала, что у меня нет знакомых, способных помочь Паскуале, и что Кармен переоценивает мои возможности. Но если Кармен преувеличивала мою влиятельность, то Антонио, очевидно, и вовсе считал ее безграничной. Он пробормотал, что я, как всегда, скромничаю, что он читал мою книгу по-немецки, что меня знают по всему миру. Он много лет прожил за границей, где наверняка натворил по поручению Солара немало грязных дел, но был единственным во всем нашем квартале, кто все еще верил или делал вид, что верит, чтобы доставить мне удовольствие, что я обладаю особой властью, властью уважаемого человека, потому что я закончила университет, говорю на хорошем итальянском и пишу книги.
Ту книгу в Германии один ты и купил, шутливо сказала я и принялась расспрашивать его о жене и детях. Он отвечал коротко и за разговором незаметно вывел меня на улицу.
Признайся хоть теперь, что я был прав, деликатно сказал он.
В чем?
Тебе был нужен он, а меня ты обманывала.
Я была девчонкой.
Нет, ты была взрослой. И умной. Умнее меня. Ты не представляешь, какую боль ты мне причинила, когда заставила поверить, что я спятил.
Перестань.
Он замолчал, и я пошла назад, к магазину. Он остановил меня на пороге. Несколько мгновений в упор смотрел на Нино, сидевшего в уголке, а потом шепнул:
Если он тебя обидит, скажи мне.
Обязательно, усмехнулась я.
Не смейся. Я разговаривал с Линой. Она хорошо его знает. Она считает, ему нельзя доверять. Мы тебя уважаем, а он нет.
Лила. Так вот в чем дело. Значит, она использовала Антонио в качестве рупора. Решила предупредить, что меня ждут большие огорчения. Кстати, где она? Я огляделась: она держалась поодаль, вроде бы играла с детьми Маризы, но на самом деле следила своими глазами-щелочками за каждым из нас. Она, как всегда, всех держала под контролем: Кармен, Альфонсо, Маризу, Энцо, Антонио, своего сына, чужих детей, а может, даже владельцев магазина. Я напомнила себе, что она больше не имеет надо мной никакой власти, что те времена остались в прошлом. Когда мы прощались, она с такой силой сжала меня в объятьях, словно хотела вдавить внутрь себя. Перед уходом я еще раз посмотрела на Альфонсо и наконец поняла, что в его лице так меня поразило. То немногое, что выдавало в нем сына дона Акилле и Марии, брата Стефано и Пинуччи, куда-то исчезло. Теперь, с этими длинными волосами, забранными в конский хвост, он каким-то волшебным образом стал похож на Лилу.