Иверскую подняли, - сказал генерал, вставая, и двинулся в сторону будки.
- Эх, авиация! - опять желчно поддразнил Чехардин. - Это даже у Теркина отмечено: "Лишь в согласье все подряд авиацию бранят..."
- К сожалению, на пушке не полетишь.
- Что верно, то верно.
- Вот увидите, генерал Сиверс его уговорит.
Тем временем лейтенант Ночкин уже возвращался из будки. Генерал Сиверс подошел к нему. Ночкин вытянулся, держа трубку у колена.
- Здравия желаю, товарищ генерал.
- Здравствуйте. Если не ошибаюсь, лейтенант Ночкин?
- Так точно, товарищ генерал.
- А это что у вас, лейтенант Ночкин? - спросил генерал Сиверс, указывая тонким, ехидно искривленным пальцем на самолет.
- Самолет, товарищ генерал.
- А, самолет? А я думал - летучий мужской нужник.
- Какой нужник, товарищ генерал?
- Мужской. Знаете? "М" и "Ж". Напрасно вы на дверце своего самолета не изобразили "М". Было бы куда проще.
- Я вас не понимаю, товарищ генерал, - мучаясь, сказал Ночкин. - Это самолет, а не нужник.
- Нет, видимо, зрение вас обманывает, и это именно нужник.
Ночкин стоял, мрачно уставившись в землю.
- Вы шутите, товарищ генерал?
- Что вы, это не я шучу. Это шутка великого математика Давида Гильберта. Слыхали про такого?
- Никак нет, товарищ генерал!
- Ну, вот, - горестно вздохнул Сиверс. - Придется мне заняться вашим образованием. Слушайте. В прошлом столетии знаменитая женщина-математик Эмми Нетер, ранга нашей Софьи Ковалевской... тоже не слыхали?
- Никак нет, товарищ генерал.
- Эх вы! Так вот, когда Эмми Нетер баллотировалась в профессора Геттингенского университета, ученые мужи вашего типа отклонили ее кандидатуру: она-де женщина, а членом университетского сената женщина быть не может. Узнаете аргументацию, а?
- Так точно, товарищ генерал.
- И тогда великий математик Давид Гильберт, о котором вы никогда не слыхали, что не мешает ему быть великим, задал вопрос председательствующему. - Тут генерал быстро и отчетливо произнес несколько слов по-немецки. - Вы меня поняли, лейтенант Ночкин?
- Никак нет, товарищ генерал. Английский с школы не повторял, подзабыл.
- К вашему сведению, это был не английский, а немецкий, и означало это следующее: "А что, сенат разве баня, что в него нет хода женщинам?" Не правда ли, остроумно?
- Так точно, товарищ генерал.
- Ну, а теперь, вооруженный передовой теорией, я полагаю, вы полетите с женщиной на борту?
- Полечу. Извиняюсь, товарищ генерал.
- Кстати, усвойте, лейтенант Ночкин, поборник патриархата: говорить "извиняюсь" невежливо. Это значит: "извиняю себя", "снимаю с себя вину". Люди воспитанные говорят: "Извините" или "Извините, пожалуйста", а по уставу: "Виноват". Поняли?
- Понял. Извиняюсь, товарищ генерал. Разрешите идти?
- Что ж делать с вами. Идите.
Ночкин лихо повернулся через левое плечо и направился к самолету. Генерал Сиверс вернулся на площадку для курения.
- Ну как, товарищ генерал?
- Все в порядке - полетит. В таких случаях лучше всего поразить воображение.
- Спасибо, выручили, товарищ генерал.
- Не стоит благодарности.
Началась погрузка в самолет. Ящики осторожно вносили по трапу.
- Не кантуй! - орал Теткин. - Я тебе покантую!
Лида Ромнич стояла рядом и с величайшим страданием глядела на ящики. Тут только Сиверс заметил, какие у нее большие серые, какие печальные глаза. И не так уж она дурна, как показалась ему с первого взгляда. Только очень уж худа - до болезненности. На запястье левой руки так и ерзал тонкий ремешок мужских часов. Брюки на ней были смяты под коленками, но и в этих мятых брюках было что-то изящное. Главное, как-то просто стояла она на земле - просто и твердо. "Какая самодовлеющая женщина", - подумал Скворцов.
Пока шла погрузка, летчик Ночкин в рулевой рубке тихо разговаривал со вторым пилотом, младшим лейтенантом Кудрявцевым.