Иду вдоль длинного состава, осматривая двери товарных вагонов. Тяжелые запоры дверей накрепко обмотаны толстой проволокой и запломбированы: ценный груз. Ни одного порожняка в составе! На открытые платформы и тормозные площадки я не смотрю: прохладно. Пройдя вдоль состава с одной стороны, обхожу его с другой, всё ещё надеясь найти не запертую дверь. Потеряв надежду попасть в вагон, в третий раз иду вдоль состава, приглядываясь к грузам на открытых платформах: нет ли там местечка, укрытого от ветра под брезентом?
Эй, поц!..
Вздрагиваю: оклик тихий, но неожиданный: голос-то рядом!!..
Чего гуляешь? спрашивает, невидимый в контрастно чёрной тени вагона, худощавый мужчина в чёрной одежде. Железняк? Он бы не стал говорить тихо, а окриком шуганул меня отсюда! А потому не кручу я восьмёрки о пользе ночного променада для ударной работы кишечника.
Уехать хочу
А где вода на станции?
Колонка возле вокзала.
Несколько секунд худощавый смотрит на меня. Потом протягивает небольшое закопчённое ведёрко.
Лады. Принеси воды уедешь. Ходи по-тихому.
У меня достаточно своих резонов, чтобы не светиться и я, сторожко держась в тени вагонов, отправляюсь к колонке. Приняв у меня полное ведерко, худощавый подходит к одному из товарных вагонов, тихо свистит сквозь зубы и! тяжелая щеколда, запирающая двери вагона, сама по себе поднимается вместе с проволокой, которой она обмотана и с пломбой на ней. Двери вагона медленно, бесшумно отъезжают в сторону. Худощавый подаёт ведёрко в дверь вагона, а потом, чуть опершись руками, легко, как кошка, запрыгивает в вагон и оттуда, подав мне руку, одним махом поднимает меня:
Оп-паньки!
Дверь беззвучно закрывается, но не совсем. Худощавый просовывает руку в оставшуюся щель, поправляет на щеколде замысловато закрученную проволоку и проверяет, на ощупь, пломбу. Потом закрывает дверь плотно и щеколда, по ту сторону двери, как живая, тихо звякнув, опускается на место. Я слышу, как в темноте кто-то жадно пьёт воду.
Бу-удет, будет, Вась останавливает его Худощавый, обопьёшься и, взяв у невидимого в темноте Васи ведерко, сам начинает пить жадно, большими глотками.
Разбуди Тараса, пусть попьёт переводя дух, просит Васю Худощавый.
Чую, шо воду лакають раздаётся голос, зловеще низкий, как из преисподней, но, откуда-то, сверху. Глаза привыкают к темноте и я вижу, как из под потолка спускается могучий, как паровоз ФД, огромный Тарас и припадает к ведерку. Потом ведёрко обходит ещё круг, донышко ведёрка задирается всё выше
Кажуть, шо вода не хорилка та бохато не выпьешь, а ось, на троих ведёрочко уломалы подводит итог водопития Тарас, когда донышко ведра поднялось выше его головы. Прийдётся ще хлопчика посылать. Хто знае дэ и колы будем ще стоять?
Кажуть, шо вода не хорилка та бохато не выпьешь, а ось, на троих ведёрочко уломалы подводит итог водопития Тарас, когда донышко ведра поднялось выше его головы. Прийдётся ще хлопчика посылать. Хто знае дэ и колы будем ще стоять?
Все прислушиваются. Тихо. Так же успокаивающе сонно посапывает паровоз.
Дуй хлопчик! Тильке обережно! говорит Тарас.
Я вновь крадусь к колонке, чувствуя, что три пары глаз внимательно следят за мной. Когда возвращаюсь с полным ведёрком, Вася предлагает:
Давай отопьём, а то расплещется
Все поочерёдно припадают к ведёрку, но, уже без охоты. В тусклом свете, сочащимся из маленьких грязных окошечек под потолком вагона, различаю я, что вагон, за исключением узкого пространства возле двери, загружен почти до потолка деревянными ящиками, а в них что-то железное, завёрнутое в провощённую бумагу.
Лезь в кубрик! приглашает Худощавый. Забравшись наверх, вижу, часть ящиков вынута, а пустота заполнена соломой, на которой лежат, телогрейки.
Ложись с краю. Места хватит. Параша, по-флотскому гальюн, в том углу, на подветренной стороне. Ссать через щель в полу, а срать захочешь бери конверт из бумаги, там они заготовлены, и в него конверт через окно выбросишь там фанерка вынимается. Но! Дела такие только на ходу! Инструктаж закончен. По курсу так держать! Судя по адресам вагон до Киева без пересадок. А тебе куда?
А всё равно
Вот, и мы туда же! Значит, нам по-пути. А как ты возник на этой станции?
Так по-тихому.
Тихо стибрил и ушел, назвается нашел? подначивает Худощавый. Майданишь?
Ну когда нечаянно
За нечаянно бьют отчаянно!
За битого двух небитых
Обмениваемся затертыми прибауточками, а меня мандраж разбирает: чую, что очень метко угодил я в непонятку. Что за люди такие осторожные: не только по воду не ходят, но и хезают так аккуратно, что б и вблизи вагона не пахло? А если они ошмонают меня, когда я при таких-то форсах? Да что ошмонают! Таким и замочить меня не в падлу, чтобы я в оборотку их не засветил А на ходу кричи, не кричи Надо срочно когти рвать, пока стоим!.. Но только я полез к выходу, как Худощавый, поняв тревожно закрученную цепочку моих мыслей, стопорит меня:
Ша, юнга! Малый назад! Харэ, харэ не менжуйся! Не бзди, Макар, я сам боюсь! Мы побегушники, не урки. Мы контра. Политики. Я да Тарас пожизненные комсомольцы. И срокА тянули на краю географии, где два месяца холодно, а остальное время очень холодно. Населяют тот, забытый Богом край, две северные народности: вОхра и зекА. Там тянули мы срокА. Да не дотянули у меня да Тараса бессрочка. У Тараса пятьдесят восьмая, пункты второй, восьмой, а у меня пятьдесят восьмая пункт тринадцать.