Конечно, можно сейчас же позвонить в трамвайный парк и
через директора врезать этой Стасовой Ирине, но с тех пор, как все перешли на хозрасчет, даже директор трамвайного парка вправе послать тебя —
мол, с такой жалобой обращайтесь в милицию...
— Не улица Ленина, а какой-то Тель-Авив! — сказал Вагай хмуро. Действительно, вся центральная улица города была запружена лотками
газетчиков-неформалов, пирожковыми ларьками, пивными палатками, кафе "Мак-Доналдс", пиццерией, плакатами "Уральского сопротивления КПСС" и
рекламными щитами с голыми бабами и панковскими рок-звездами.
— Уже под обком подкатывают своей торговлей... — сказал шофер и кивнул на массивное четырехэтажное здание обкома партии с большим красным
флагом на стальном флагштоке и гигантским транспарантом по всему верхнему карнизу: "ПАРТИЯ И НАРОД ЕДИНЫ!". Свердловчане называют это здание
"Большой дом". Под ним, в крохотном скверике, у памятника первому советскому президенту Якову Свердлову, тоже нагло, как на ярмарке,
расположились торговки кедровыми орешками, семечками, издевательскими значками типа "Если это коммунизм, то что будет дальше?"
Здесь же старухи и дети кормили хлебными крошками голубей. Эти голуби каждый день засирают памятники так, что приходится держать
специального мойщика, который по ночам брандсбойтом смывает птичье дерьмо с голов Маркса, Ленина, Свердлова. И не только в Свердловске — по всей
стране! Ладно, подумал Вагай, если мы вернем себе всю полноту власти, я наведу порядок. И с народом, и с голубями...
— Стоп! — приказал он шоферу на мосту через реку Исеть, которая протекала через центр города — желтая и обмелевшая, как всегда в середине
августа. Тут, на углу Исетской набережной и улицы Ленина, был как бы центр города, самое оживленное место. И именно тут стояла яркая палатка-
тент с гигантским портретом Горячева и не менее броской надписью-призывом:
"ВСТРЕТИМ ВЫХОД ГОРЯЧЕВА ИЗ БОЛЬНИЦЫ ВСЕНАРОДНОЙ ДЕМОНСТРАЦИЕЙ!
ЗАПИСЫВАЙТЕСЬ НА ДЕМОНСТРАЦИЮ В ЧЕСТЬ ВЫЗДОРОВЛЕНИЯ ТОВАРИЩА ГОРЯЧЕВА"
Шофер остановил машину метрах в двадцати от тента, Вагай коротко кивнул Серафиму Круглому:
— Пошел.
Тот вышел из машины, словно гуляючи, подошел к тенту. Перед тентом два молодых сотрудника КГБ — парень и девушка (одетые, конечно, в
гражданское — футболки с надписью "УРАЛМАШ" и сникерсы "Адидас") — громко, на всю улицу выкрикивали в мегафон призывы записываться на
демонстрацию и бойко раздавали прохожим цветные листовки-календари с портретами Горячева, а детям бесплатно вручали шары и флажки. Третий —
внутри тента — вел запись, к нему стояла большая очередь праздношатающейся публики. Люди довольно охотно жертвовали кто пять, а кто и десять
рублей на цветы, гирлянды и оркестры в день демонстрации.
— Очередь даже... За Горячева... — сказал шофер, словно читая мысли шефа. Прикидываясь простачком-солдатом, он часто говорил вслух то, что
все остальные держали при себе. Вагай промолчал. Он знал, что самые большие пожертвования давали не здесь. Несколько сотрудников КГБ (тоже,
конечно, одетые в гражданское) обходили в это время всю улицу Ленина, лоток за лотком и магазинчик за магазинчиком и тоже вели запись будущих
демонстрантов. И уж там владельцы магазинов, обязанные Горячеву своим бизнесом, отваливали на демонстрацию по сто и даже по двести рублей.