Погоди, вдохновился Ражный. Спроважу Пересвета, вычищу баню от скверны как у тебя вычистил, и поведу смывать дорожную пыль.
Мне и так хорошо, покошачьи жмурясь, проговорила волчица. От тебя исходит обволакивающая шелковистая пелена радости и тепла.
Если немного подождёшь, будет жарко, пообещал он, прислушиваясь к шагам в коридоре. Помнишь, как мы парились с тобой в Сиром урочище?
Никогда не забуду
Договорить ей не дал калик, нарисовавшийся в дверном сводчатом проёме. Прислонился к притолоке и чемуто хитровато улыбался, стервец.
Ражный и отгонять его не стал.
Будешь подбрасывать дрова, приказал он. Чего встал? Принеси охапку! Да ольховые бери, царские.
Вот сразу видно вотчинник! с сарказмом похвалил калик, шаркая грязными кирзовыми сапогами по ковровой дорожке. Всё у него есть: звериные шкуры, камин и даже царские дрова
Когда он удалился, Вячеслав склонился и целомудренно поцеловал Дарью в лоб.
Можешь даже подремать Я скоро!
Наклонись, попросила она. И поцелуй меня.
Ражный узрел её желание. Целовать в губы невесту, в том числе избранную и названую, можно было лишь в момент завершения Пира Радости. Это был древнейший и мудрый обычай, миг воссоединения двух начал, мужского и женского, по преданию, исполина и поленицы, когда они сливались в одно целое. Это было таинством брачных уз, когда узы или уста впервые смыкались, раз и навсегда.
Он склонился и поцеловал, но коротко, мимолётно, ибо волчица сама высвободила отвердевшие губы.
И в тот же миг взвился нетопырём.
Ну, всё, иди! улыбаясь, толкнула в грудь. Боярин ждать не любит.
Напоминание о боярине вмиг приземлило его.
Он лишил моего отца судьбы аракса, проговорил Ражный, ощущая земное притяжение. Искалечил руку
Голос Дарьи вдруг стал низким и какимто властным, как и мгновение назад уста.
Забудь о мести. Помни, ты вернулся из Сирого не для того, чтобы посчитаться с Пересветом.
Он не имел права перешагивать порог моего родового дома. Чтобы не искушать меня местью.
Наверное, у боярина есть к тому причины, жёстко произнесла волчица.
Ответить Ражный не успел: калик принёс охапку дров, с грохотом высыпал возле камина.
Сейчас погреем невесту! Вотчинник, а топить камин не умеешь. Ну, кто же в клетку кладёт дрова? В пирамиду составлять надо. Вот так! Это же тебе не русская печь
Сейчас погреем невесту! Вотчинник, а топить камин не умеешь. Ну, кто же в клетку кладёт дрова? В пирамиду составлять надо. Вот так! Это же тебе не русская печь
И голой рукой стал перестраивать в камине горящие поленья.
Не лицо Дарьи, а его рука в огне почемуто и запечатлелась в сознании, как последний штрих, яркое пятно полотна
Дядька Воропай нарушил неписаный закон и переступил порог его родового дома. Да ещё вырядился в кожаное оплечье Пересвета! Правда, видно было, достал его вместе с рубахой из дорожной сумки совсем недавно, ибо алам сидел неказисто, не облегал плеч, слегка коробился от долгой лёжки в отцовском сундуке. Бойцовская рубаха вовсе оказалась мятой, и всё отдавало нафталином.
Здрав будь, боярин, сдержанно обронил Ражный и похозяйски сел на лавку у стола.
Пересвет, конечно, рисковал, явившись в вотчину, над которой сгустились опасные тучи пристального внимания властей, или, как ранее говорили, баскачьего призора. Однако сам факт, что дядька Воропай решился прийти сюда, тревожил и настораживал предчувствием чегото важного и неотвратимого. Неужели калик не для красного словца болтнул про Пир Святой? Война, что ли, началась, пока в Вещерских лесах обретался? Да вроде бы на дорогах ни войсковых колонн, ни самолётов, ни бомбёжек
Доволен, вышел сухим из воды, с недоброй насмешливостью проговорил боярин. На кукушке прилетел из Сирого! С ярым сердцем
Это моя невеста, отозвался Ражный. Избранная и названая. Не я сочинял устав Сергиева воинства
Пересвет задумчиво покачал головой.
Да, писано мудро, всегда остаётся лазейка У тебя была уже невеста, наречённая. Внучка Гайдамака. А ты обездолил деву!
Я не любил Оксану.
А свою избранную и названую любишь? Только не смей мне врать!
Ражный такого оборота и подобных вопросов не ожидал и на минуту ощутил себя нашкодившим отроком. Однако оправдываться не стал, и это подвигло боярина обратиться в ворчливого старика.
Устав воинства мудрые старцы писали. Всё учли, всё предусмотрели Только вот не думали они, что потомки Ражного станут не блюсти его суть, а вертеть им как вздумается! Для своей выгоды!
Последние слова будто плетью подстегнули Ражного.
Я готов завершить Пир Радости с Дарьей!
Без любви? ястребом вцепился Пересвет. В благодарность за то, что вытащила тебя из Сирого? Не позволила на ветер поставить? И теперь жертвуешь собой? Благородный Сергиев воин!.. А ты подумал о её чувствах?
Этот разговор стал уже напоминать Ражному поединок на ристалище. И соперник был заранее в выгодном положении, ибо вынуждал только защищаться, сам, по сути, оставаясь недосягаемым и неуязвимым!
Влекомый желанием вырваться из Сирого урочища, протестуя против разделения собственного «я» на многие десятки частей, он не избирал средств и приёмов, не задавал себе вопросов, насколько они праведны. В пылу борьбы за себя не видел ничего, кроме цели. И волчью хватку сделал, вырвал у судьбы клок шкуры, чтоб победить и уйти на волю