Он подходит к миру, который никогда не был миром, чьи цвета – лимонный, лазурный и зеленый – о, какой зеленый!.. Изумрудная корона окружает его.
– Смотри, вот Дом Жизни, – говорит откуда-то Анубис.
И он смотрит. Дом Жизни теплый, ярко сияющий и живой. Он ощущает жизненность.
– Осирис правит здесь.
И он смотрит на огромную птичью голову на человеческих плечах, на яркие желтые глаза, живые, такие живые; и создание это стоит перед ним на бесконечной равнине живой зелени и держит Посох Жизни в одной руке и Книгу Жизни в другой. Лучистое тепло исходит от него. И опять доносится откуда-то голос:
– Дом Жизни и Дом Мертвых ограничивают Средние Миры.
…Приходит ощущение полета, головокружительного падения, и Оаким снова смотрит на звезды, но теперь они цепко держат друг друга, опутанные силовыми линиями – блистающими и меркнущими, видимыми и невидимыми, приходящими ниоткуда и уходящими в никуда.
– Теперь ты видишь Средние Миры Жизни… – говорит Анубис.
И миры катятся перед ним как диковинные мраморные шары, все разные, покрытые письменами материков или сверкающе-гладкие и раскаленные.
– …заключенные в пространстве между двумя единственно истинными полюсами…
– Полюсами? – повторяет металлическая голова, которая есть сейчас Оаким.
– Домом Жизни и Домом Мертвых. Средние Миры движутся вокруг своих солнц, но все вместе идут они путями Жизни и Смерти.
– Я не понимаю, – говорит Оаким.
– Конечно, не понимаешь. Что является одновременно величайшим благословением и величайшим проклятием Вселенной?
– Я не знаю.
– Жизнь, – говорит Анубис, – и смерть.
– Не понимаю, – отвечает Оаким – ты сказал «величайшим». Ты требовал одного ответа. Однако назвал две вещи.
– Вот как? – усмехается Анубис – В самом деле? Только потому, что я использовал два слова, получается, что я назвал две различные вещи? Разве вещь не может иметь более одного имени? Возьми, к примеру, себя. Что ты такое?
– Я не знаю.
– Твой ответ может стать началом мудрости. Ты столь же легко можешь быть как машиной, которую я решил на время поместить в человека, а теперь вернул в металлическую оболочку, так и человеком, которого я решил поместить в машину.
– Тогда в чем тут разница?
– Ни в чем. Нет никакой разницы. Да ты и не смог бы ее увидеть. Ты не можешь помнить. Скажи мне, ты жив?
– Да.
– Почему же?
– Я мыслю. Я слышу твой голос. У меня есть воспоминания. Я могу говорить.
– И какое из этих качеств есть жизнь? Вспомни, что ты не дышишь, что твоя нервная система – это металлические нити и что я сжег твое сердце. Вспомни еще, что у меня есть машины, которые умнее тебя, больше помнят, лучше говорят. Что же тогда оправдывает твое утверждение? Ты говоришь, что слышишь мой голос? Хорошо. Я отключу и твой слух. Следи внимательно, перестанешь ли ты существовать.
…Снежинка, опускающаяся в колодец, колодец без воды, без стен, без низа, без верха. Теперь вычтем снежинку и рассмотрим падение…
Через безвременный промежуток времени голос Анубиса возвращается:
– Знаешь, ли ты теперь различие между жизнью и смертью?
– «Я» – вот что такое жизнь, – произносит Оаким. – Что бы ты ни дал мне и ни взял у меня, если «я» остается, то это – жизнь.
– Спи, – говорит Анубис… И – нет больше ничего, что слышало бы его там, в Доме Мертвых.
Когда Оаким просыпается, он лежит на столе рядом с троном и вновь может видеть, и он смотрит на танец мертвых и слышит музыку, под которую они танцуют.
– Ты был мертв? – спрашивает Анубис.
– Нет, – говорит Оаким. – Я спал.
– В чем разница?
– «Я» еще существовало, хотя я и не знал об этом.
Анубис смеется.
– А если бы я никогда не разбудил тебя?
– Тогда это, наверное, была бы смерть.
– Смерть? Только если бы я не захотел использовать свою силу, чтобы разбудить тебя? Даже несмотря на то, что сила эта всегда оставалась бы при мне, а твое «я» всегда было бы пригодно для пробуждения?
– Если бы ты не пробудил меня и мое «я» всегда оставалось лишь возможностью, то это была бы смерть.
– Минуту назад ты сказал, что сон и смерть – разные вещи. Значит, различие между ними определяется периодом времени?
– Нет, – говорит Оаким, – дело не в этом. После сна приходит бодрствование, и все это время я существую, я знаю это. Когда я не знаю ничего.
– Значит, жизнь есть ничто!
– Нет.
– Тогда жизнь есть существование? Как у этих мертвых?
– Нет, – говорит Оаким. – Она есть знание о существовании, по крайней мере, время от времени.
– Процесс чего же она есть?
– Процесс моего «я», – говорит Оаким.
– А что такое «Я»? Кто ты?
– Я – Оаким.
– Это имя дано тебе мной совсем недавно. Чем ты был до этого?
– Не Оакимом.
– Мертвым?
– Нет! Живым! – кричит Оаким.
– Не повышай голос в моем Доме, – говорит Анубис – Ты не знаешь, что ты или кто ты, ты не знаешь различия между существованием и несуществованием, однако осмеливаешься спорить со мной о жизни и смерти! Теперь я не буду спрашивать, я буду рассказывать тебе. Я расскажу тебе и о жизни и о смерти…
Жизни слишком много и жизни не хватает, – начинает он, – и то же самое справедливо и для смерти. Сейчас это перестанет казаться парадоксом.
Дом Жизни находится так далеко отсюда, что луч света, покинувший его в тот день, когда ты вошел сюда, еще не миновал даже ничтожной части расстояния, разделяющего нас. Между нами лежат Средние Миры. Они движутся в потоках Жизни-Смерти, что текут между моим Домом и Домом Осириса. Когда я говорю «текут», я не имею в виду, что они ползут, словно жалкий луч света. Скорее, они катятся, как волны океана, у которого лишь два берега. Мы можем поднять волны всюду, где нам будет угодно, но сам океан никогда не выйдет из берегов. Что это за волны?