Зато донимал холод. В первые две недели зябко становилось лишь под утро. На затем лето кончилось, и холод начал чувствоваться по-настоящему. Войчемир, все еще надеявшийся, что все это – страшное недоразумение, потребовал от своих стражей принести плащ, а еще лучше – теплое покрывало, но ответом было молчание. Вскоре он понял – плаща ему не полагалось, не полагалась даже соломеной подстилки. Опальный Кей не имел права на то, в чем не отказывали скотине. Бык или баран нужны своим хозяевам живыми и здоровыми. Он же, сын убитого Жихослава, нужен только мертвым.
Когда под утро бревенчатый сруб стал покрываться инеем, у Войчи начали болеть зубы. Щека распухла, под десной скопился белый гной, а главное – боль, отпускавшая лишь на час-другой в сутки. Войчемир то и дело вспоминал рассказы Хальга о страшной болезни, называемой «скорбут», которой болеют далеко на полночи. Наверно, она начинается именно так. Остальное довершат холод, голод – и время. Всего этого было хоть отбавляй.
Войчемир не сдавался. Он пытался бегать по маленькому пятачку между сырыми стенами, вспоминал все известные ему приемы боя на мечах, в сотый и тысячный раз повторяя их каждое утро, но силы уходили. Второй месяц был на исходе, и Войча чувствовал, что скоро ему уже не бегать и не стоять на руках. Становилось все труднее дышать, в простуженной груди что-то хрипело и клокотало. Войчемир догадывался, что будет дальше. Скоро он не сможет двигаться, как прежде, а на пороге зима, и ему останется одно – сидеть возле заледеневшей бревенчатой стены, ожидая неизбежного конца.
Все это было и без того невесело, но еще страшнее казались мысли, мучавшие подчас посильнее зубной боли. В долгие ночные часы, когда холод и ноющая щека не давали уснуть, Войчемир сидел, обхватив колени руками, и пытался понять – за что? Почему он, Кей и потомок Кеев, должен умереть в этой проклятой яме?
Братан Рацимир говорил, что в все дело в отце – Кее Жихославе. Но почему? Чернобородый назвал его, Войчемира, теленком, вначале было обидно, но затем он смирился – пусть! Он, Войча, теленок, он ничего не понимает в делах державы, не ведает, как ею править, как судить и вести переговоры с соседями. Но он – Кей, и ему ведом Кеев закон. А закон не знал исключений. Его отец, славный воитель Жихослав, погиб, не надев Железного Венца, и Войчемир, его сын, навсегда отстранен от наследования. Рацимир хочет стать Светлым, нарушив волю покойного отца, но Войча ему не соперник. Валадар, Сварг и, конечно, малыш Улад, если он все-таки не погиб, вот кто имеет право на власть. Почему же умирать ему, Войче?
Войчемир вздохнул, осторожно потрогал раздувшуяся щеку и тяжело встал, понимая, что надо как следует размяться, поприседать, проделать привычные упражнения. Все тело ныло, отказываясь двигаться, но Войча заставил себя встать в стойку. Итак, в левой руке – сабля, в правой – меч. А теперь – к бою! Удар слева… Справа… Еще раз справа… Копье…
Несколько раз Войче казалось, что сверху за ним наблюдают. Наверно, так оно и было. Страже, конечно, интересно, жив ли еще Кей Войчемир. Может, и братан Рацимир интересуется, как там Войче в холодной сырой яме? Ладно, смотрите! Удар слева, теперь – прямо в грудь! Упасть, перевернуться, вскочить… Еще раз, еще…
В такие минуты исчезала боль. Войче начинало казаться, будто он на свободе, что он снова в холодном Ольмине, где Хальг Лодыжка, его суровый наставник, поднимал молодого Кея с рассветом, заставляя обливаться холодной водой, а затем брать в руки меч – настоящий, тяжелый, казавшийся к концу тренировок совершенно неподъемным. «Учись, учись, маленький глюпий Войча, – приговаривал в таких случаях наставник. – Ты еще вспоминать злого старого Хальга, который учить тебя как жить и умирать на этот проклятый белый свет!» В те годы Лодыжка вовсе не казался старым – суровому сканду не было и тридцати, но для Войчи наставник казался древним, как седые скалы его далекой холодной родины. И теперь Войчемир был благодарен сканду, учившему его жить и умирать. Вот только даже всезнающему Хальгу не приходило в голову, что его ученик встретит смерть не от вражеского меча, не от стрелы и не от полуночного мороза. И умрет не на поле битвы, а здесь, в грязной холодной яме, брошенный сюда за невесть какую вину. Интересно, где сейчас Лодыжка? Знает ли он, что сталось с его маленьким глупым учеником?
Впрочем, отвечать на эти вопросы было некому, как некому было рассказать Войче, что творится на белом свете, живы ли братья и хотя бы какой сейчас день? Вначале Войча не догадался вести подсчет, потом спохватился, но поздно – безмолвная стража не отвечала даже на такой простой вопрос. Оставалось догадываться, что вересень уже прошел, и листопад прошел тоже, значит на дворе костерник, и уже совсем скоро полетят белые мухи. Жаркое лето осталось где-то далеко и вспоминалось теперь, как сказка. Да и было ли это? Навий Лес, черно-желтая Змеева пустыня, залитый лунным светом Акелон… Может, это сон, приснившийся Войчемиру в сырой холодной яме? И Ужик тоже приснился? В первые дни Войча надеялся, что худосочный заморыш не оставит его в беде, но затем опомнился. На что надеяться? Парня сейчас наверняка ловят, и хвала Дию, если рахману Урсу удалось спастись. Здесь не Навий Лес и не Змеева Пустыня. Против Кеевой стражи не помогут ни заклинания, ни хитрые удары, способные свалить с ног здоровяка-бродника. Когда человек превращается в дичь, и охотятся за ним не призраки, а Кеева Держава – надежды мало. Даже для Ужика…
Запыхавшийся Войча вытер пот со лба и присел под знакомую стенку. Рука скользнула по небритому подбородку, и Войчемир брезгливо поморщился. Он начал бриться рано, подражая Хальгу, и неопрятная борода, отросшая за эти месяцы, раздражая едва ли меньше, чем зубная боль. Да что там борода! Воды, которую ему спускали в грубом глиняном кувшине, едва хватало, чтобы напиться. Об умывании не приходилось и думать. Оставалось набирать рукой колкий иней и тереть лицо – докрасна, до боли. Пока сил на это хватало. Пока – но надолго ли?
День тянулся бесконечно, распадаясь на привычные отрезки. Вначале ждать, пока заскрипит люк, и сверху опустится корзина. Оттуда следовало достать лепешку и кувшин с водой, после чего положить туда пустой кувшин. Затем корзина исчезала, можно было жевать лепешку и снова ждать. Где-то через два часа сверху слышались негромкие голоса и стук сапог – менялась стража. Затем вновь – долгие пустые часы, потом люк отъезжал в сторону, и Войче спускали корзину с горшком, в котором была похлебка. Впрочем, похлебка полагалась не каждый день. Затем – снова ждать, на этот раз новой смены стражи, а следом – темноты. Где-то в полночь стража опять менялась, и после этого можно спать до утра – ничего более не произойдет, если, конечно, не заболят зубы.
В этот день полагалась похлебка, но Войча ждал напрасно. Стража сменилась, но люк остался на месте. Это было не в первой. В последнее время стража начала забывать даже об утренней лепешке – или класть в корзину кусок, годный лишь для кормления цыпленка. То ли кметам надоело заботиться об опальном Кее, то ли – такая мысль приходила все чаще – братан Рацимир решил поспешить и не ждать, пока зимний мороз избавит его от Войчи. Оставалось дожевать остаток лепешки, прополоскать ноющие зубы водой и снова ждать – на этот раз ночи.
Вечерняя стража сменилась, и наверху вновь наступила тишина. Войча не раз представлял себе тех, кто стережет его узилище. Скорее всего, он знает этих кметов или по крайней мере видел их. За два года, проведенные в Кей-городе, довелось познакомиться со многими из тех, кто служил Светлому. Вначале Войчемир лелеял надежду, что кто-то из приятелей не побоится и поможет – или хотя бы перекинется с ним словцом. Но этого не случилось. Рацимира боялись и раньше, а теперь, когда чернобородый надел Железный Венец… А жаль – ведь из проклятой ямы не так трудно бежать! Был бы друг наверху, да веревка, да меч, а уж об остальном Войчемир и сам позаботится! Будет Кеевой страже улочка, будет и переулочек, по которому Войча выберется из дворца. А если нет, то лучше упасть на пороге с мечом в руке, чем замерзнуть через пару месяцев у промозглой бревенчатой стены.