Емельян Павлович терпеливо сопел, дожидаясь, когда можно будет вернуться к интересующему его разговору. Портнов, наоборот, слушал с очевидным вниманием.
– Любопытно, – сказал он. – Вы в прошлом филолог?
Леденцов вздрогнул. Не хватало ещё встретить здесь однокашника.
– Лингвист, – ответил серый человек. – Точнее, текстолог. Был младшим научным сотрудником института кибернетики. В Москве.
Последнее обстоятельство он отметил с чувством превосходства.
– И зовут вас?
– Тридцать Три, вы же слышали. Это уменьшительно-ласкательное от “Тридцать Три Несчастья”.
Емельян Павлович наблюдал за беседой с недоумением. Он не представлял, кому придёт в голову обращаться к блеклому бомжу уменьшительно, да ещё и ласкательно. Зато в глазах Портнова горел охотничий азарт.
– Это потому, – продолжал Тридцать Три, – что я приношу несчастье. Так считают.
Иван Иванович чуть не облизнулся.
– Если бы я верил в судьбу, – сказал он Леденцову, – я бы сказал, что это её знак. А где найти вас, милейший, – обратился он к бывшему лингвисту, – ради продолжения беседы?
– Здесь. Или на вокзале.
Вопроса “зачем?” он не задал. Раз спрашивают, значит нужен. Господам виднее.
– Послушайте, – Емельян Павлович еле дождался, пока Тридцать Три отойдёт на шаг, – зачем вам этот бомж? Мы говорили о людях, которые хотят блага, а творят чёрт знает что.
– А это один из них, – ответил Портнов, глядя в спину спившемуся текстологу. – Типичный мастер сглаза. Не слишком сильный, но для начала сойдёт.