Бабушка Марго долго вздыхала и качала головой. И укоризненно бормотала: «Ох уж эти мне принципы».
Она сама поехала вперед, но кресло тут же забуксовало на брезенте.
– Ты мне не поможешь?
Я подошел сзади, перекатил кресло через скомканный брезент. Бабушка открыла заднюю дверцу и заглянула в темный салон. Пахнуло тронутой плесенью кожей – мне этот запах напомнил детство, пору, когда в мире еще жило волшебство.
– Когда я в последний раз сексом занималась, это было здесь, на заднем сиденье, – мечтательно проговорила бабушка и оглянулась на меня. – Прентис, не надо так смущаться.
– А я и не…
– Все в порядке, это было с твоим дедом. – Худенькой рукой она похлопала по крылу машины и с улыбкой тихо добавила: – После танцев. – Бабушка снова посмотрела на меня, на морщинистом породистом лице – веселье, глаза блестят. – Прентис, да ты покраснел!
– Извините, бабуля, – ответил я. – Просто… ну… когда тебе не очень много лет и кто-то…
– Проехали! – Она захлопнула дверцу, и новая орда пылинок устроила себе дискотеку. – Прентис, все мы когда-то были молоды, и счастливы те из нас, кому удалось состариться.
Она покатилась назад, колесо наехало на носок моей новой кроссовки. Я приподнял кресло и помог бабушке закончить маневр, а потом повез ее к двери. Там и оставил, а сам вернулся к машине, чтобы накинуть чехол.
– Между прочим, кое-кто из нас бывает молод дважды, – прозвучало из ворот. – Когда ты в маразме, без зубов, не держишь мочу и лепечешь, как младенец…
Она задумчиво умолкла.
– Бабуля, я вас умоляю!..
– Прентис, да не будь ты таким нежным. Стареть – это же просто здорово. Что на уме, то и на языке, и все тебе прощается. Конечно, родителей мучить – тоже удовольствие неслабое, но я от тебя ожидала большего.
– Ну извините, бабуля.
Я закрыл ворота гаража, стряхнул пыль с ладоней и снова занял свое место позади кресла. На кроссовке маслянисто чернел отпечаток колеса. Я покатил бабушку к дорожке, а вороны на ближайших деревьях подняли грай.
– «Лагонда».
– Что, бабушка?
– Машина. Это «лагонда-рапид-салун».
– Да. – Я улыбнулся сочувственно, пользуясь тем, что она этого не видит. – Да, знаю.
Мы выехали со двора и с хрустом покатили по гравийной тропинке к искрящимся водам озера. Бабушка Марго мурлыкала какой-то мотивчик; судя по голосу, она была довольна. Может, вспоминала тот перепихон на заднем сиденье «лагонды»? Я-то хорошо помню аналогичный случай из своей жизни – это было на таком же растрескавшемся, скрипящем, душистом чехле. Между прочим, первый мой половой акт – и было это через несколько лет после бабушкиного финального полноценного полового акта.
Такое в нашем роду случается.
* * *
– Леди и джентльмены, уважаемые родственники покойной! С одной стороны, как вы все, несомненно, понимаете, я не переживаю душевного подъема, стоя перед вами в столь тяжелую минуту, но, с другой стороны, я горжусь и почитаю за честь, что именно ко мне обратились с просьбой выступить с речью на похоронах моего дорогого клиента, горячо любимой Марго Макхоун…
Это бабушка упросила нашего семейного адвоката Лоуренса Л. Блока выступить на ее проводах в мир иной с традиционным спичем. Он худой, как карандаш, и тупой, каким только карандаш и бывает; он долговяз и, несмотря на солидный возраст, все еще броско черноволос. Мистер Блок у нас превеликий модник, вот и сейчас он разодет в пух и прах: темно-серый двубортный костюм и невыразимая фиолетовая жилетка, дизайнер которой вдохновлялся, должно быть, изысканиями Мандельброта (впрочем, если не судить строго, узор можно было счесть пейслийским). В мелком жилетном кармашке притоплены золотые карманные часы с маленькую сковородку величиной, от них тянется цепь – на такой только сухогрузы буксировать.
Мистер Блок всегда напоминал мне цаплю. Почему – сам не знаю. Может, дело в какой-то хищной неподвижности, а может, в ауре – ауре человека, знающего, что время на его стороне. Отчего-то мне казалось, что в похоронно-кладбищенской обстановке он себя чувствует до странности комфортно.
Я сидел и слушал адвоката и вскорости задумался: а) почему бабушка Марго выбрала Блока для выступления на ее панихиде, б) пришлет ли он нам счет за эту услугу и в) кого еще из родственников покойной посетили такие же мысли.
– …Долгая история рода Макхоун в городе Галланах, рода, принадлежностью к коему она так гордилась и для коего… для коего так много пользы принесла на протяжении своей долгой жизни, отдаваясь этому занятию со всей присущей ей целеустремленностью. Мне посчастливилось знать и Марго, и ее последнего мужа Мэтью и оказывать им услуги, а с Мэтью мы были знакомы еще с двадцатых годов, когда вместе учились в школе и были друзьями. Я прекрасно помню…
* * *
– Бабуля! Ну и ну!
– Что?
Бабушка глубоко втянула дым «данхилла», взмахом кисти закрыла медную зажигалку «зиппо» и возвратила ее в кармашек кардигана.
– Бабуля, вы курите!
Бабушка кашлянула и пустила в меня струю дыма, закрыла его сизой ширмой свои пепельные глаза.
– Ну да, курю. – Она поднесла к глазам сигарету, присмотрелась к ней, затем сделала еще затяжку. – Мне всегда хотелось курить, – объяснила она и перевела взгляд на холмы и деревья на том берегу озера.
По прибрежной тропинке вдоль Пойнтхауса я прикатил ее к древним пирамидам из камней. Сел на траву. Вода была подернута рябью от ветерка. На распахнутых крыльях парили чайки, а вдали изредка тревожили воздух легковушки и грузовики, с ленивым утробным рыком выскакивая из чрева горы на шоссе между деревьями или исчезая в туннеле.
– Хильда курила, – тихо произнесла бабушка, не глядя на меня. – Это моя старшая сестра. Она курила. И мне всегда хотелось.
Я сгреб пригоршню камешков с тропинки – бросать их в волны, что лизали скалу в метре под нами, почти у верхней приливной кромки.
– Только твой дед мне не позволял, – вздохнула бабушка.
– Бабуля, но вам же вредно, – запротестовал я.
– Знаю, – подтвердила она с широкой улыбкой. – Может, потому, когда умер дед, и не стала курить: врачи сказали, что это уже вредно. – Она рассмеялась. – Но мне теперь семьдесят два, и плевать я хотела.
Я утопил еще несколько камешков.
– Но ведь для нас, молодежи, это не слишком хороший пример.
– Прентис, уж не пытаешься ли ты мне внушить, что нынешняя молодежь ждет примера от стариков?
– Ну… – состроил я гримасу.
– Если это так, то вы – первое поколение от сотворения мира, которое так поступает. – Она затянулась табачным дымом; на ее лице читалась откровенная насмешка. – Лучше делайте все то, чего старики не делали. Ведь все равно так получится, нравится вам это или не нравится.
Она кивнула своим мыслям, погасила докуренную до фильтра сигарету о ступицу колеса и щелчком отправила «бычок» в воду. Я неодобрительно хмыкнул.
– Люди редко поступают сознательно, Прентис, чаще они просто реагируют, – продолжала она будничным тоном. – Так было и в твоем случае. Отец хотел из тебя сделать убежденного атеистика, а ты возьми да ударься в религию. И вот результат… – Я будто услышал, как она пожала плечами. – Семьи с годами расшатываются. И тогда кто-то должен… привести все в порядок. – Она похлопала меня по плечу. Я повернулся. Волосы ее были очень белы на густо-зеленом фоне летних аргайлширских холмов и ярчайшей небесной синевы. – Прентис, у тебя есть какие-нибудь чувства к семье?
– Какие еще чувства, бабуля?
– Она для тебя что-то значит? Видишь ли, у каждого поколения есть свой шкворень. Кто-то, вокруг кого вращаются остальные, ты меня понимаешь?
– В какой-то степени, – ответил я уклончиво.
– Таким шкворнем был старый Хью, потом твой отец, потом – я, а дальше пошла эта катавасия с Кеннетом, Рори и Хеймишем – каждый считал себя шкворнем, да только…
– Папа точно мнит себя патриархом.
– Да, и у Кеннета, возможно, больше оснований притязать на верховенство в семье, хотя, мне кажется, Рори все-таки умнее. Твой дядя Хеймиш… – Она нахмурилась. – Этот паренек малость отклонился от прямого пути.