Отсюда, вероятно, берет начало и прослеживаемое на протяжении всей античности представление о том, что Черное море соединяется с Северным Океаном (через реки Дон и/или Волгу), или же – по принципу удаления фантастического на более отдаленную периферию – что Меотида (Азовское море) является заливом Океана (подробнее об этом см. в Очерке 2).
«Мифологическое» восприятие этногеографических реалий Северного Причерноморья закончилось в период Великой греческой колонизации (VIII–VI вв. до н. э.), когда греки появились на северном берегу Понта Эвксинского (Черного моря) и основали здесь многочисленные города и поселения. Греческая колонизация черноморских побережий (а в ней активно участвовали ионийцы – жители греческой Малой Азии) принесла много реалистических сведений о новых территориях, которые и были зафиксированы ионийскими учеными VI–V вв. до н. э. Анаксимандром, Гекатеем Милетским, Геллаником Митиленским, Эвдоксом, Дамастом и, наконец, Геродотом, чей труд стал вершиной ионийской историко—географической мысли.
Тесные контакты черноморской периферии греческого мира с его центрами, активное участие ее в «большой политике» (напомню только о многолетнем снабжении Афин боспорским хлебом, о борьбе римлян с Митридатом Евпатором, закончившейся самоубийством Митридата в Керчи, о размещении римских войск в Крыму) постоянно обогащали античную литературу и, в частности, географию новыми и все расширяющимися данными, что создает для нас солидную источниковую базу. Тем не менее однажды зафиксированные в литературе фантастические детали и описания продолжали долго жить в литературе античности, благополучно перекочевав в Средневековье.
По мере освоения все новых территорий происходила постепенная демифологизация окраин, при этом нередко мифологические персонажи и реалии переносились все дальше к границам ойкумены. Так, амазонки из Малой Азии (где их локализовал Гомер) уже при Геродоте должны были «перебазироваться» в Северное Причерноморье, чтобы в римское время (например, у Помпония Мелы) оказаться почти у Северного океана, а в Средние века – на острове Амазанус в Балтийском море (как у арабского географа ал—Хорезми) или даже на севере Скандинавии (Kwenland исландских саг – «Страна женщин»). И наоборот, местности, раньше размещавшиеся где—то далеко на севере, на краю света, за Океаном, обретали вполне реалистическую географическую локализацию; так, цель аргонавтов – царство Ээта, располагавшееся в описаниях древнейших Аргонавтик на океанском берегу то ли на западе, то ли на севере, то ли на востоке ойкумены, было позже отождествлено с Колхидой в Восточном Причерноморье; подобную же судьбу испытали киммерийцы, изначально локализованные Гомером на далеком океанском берегу, а затем помещенные Геродотом на северном побережье Черного моря.
Говоря о географии Восточной Европы и, в частности, о ее гидрографии в представлениях античных авторов, следует иметь в виду, что она полна деталей, которые, мягко говоря, не отвечают действительности, что и понятно, так как знания о ней были довольно приблизительными и нечеткими.
Прежде всего следует сказать об общей конфигурации Восточной Европы, как она запечатлелась в античной географии.
По античным представлениям, с севера всю Евразию омывал Северный (Скифский, Кронийский, Ледовый) океан. Это обстоятельство делало возможным – конечно, лишь умозрительно – морское сообщение по Северному морскому пути, открытому в практике мореплавания лишь две тысячи лет спустя. В качестве доказательства возможности такого пути римский автор середины I в. н. э. Помпоний Мела рассказывает следующую историю:
Долгое время точно не знали, что находится по ту сторону Каспийского залива – то ли океан, то ли скованная холодом земля без конца и края. По этому вопросу мы можем сослаться не только на физиков и Гомера, утверждавших, что вся суша окружена морем, но и на Корнелия Непота, писателя более позднего и потому заслуживающего большего доверия. Он приводит свидетельство Квинта Метелла Целера, который сообщает, что в бытность свою проконсулом в Галлии он получил в подарок от царя боотов каких—то жителей Индии. Спросив, как попали они в эти места, Метелл узнал, что буря отогнала их от берегов Индии, что они долго блуждали по морю и, наконец, высадились на германском берегу. Следовательно, за Каспийским морем находится не суша, а океан. (III, 44–45, пер. С. А. Апта).
Ту же историю с небольшими расхождениями позже пересказывает Плиний Старший (NH, II, 170).[7] Итак, для античного географа с севера Европа и Азия ограничиваются морем—океаном.
В античности не знали о полуостровном положении Скандинавии, в лучшем случае она была известна как остров Сканза или Скатинавия (уже у Помпония Мелы и Плиния, позже у Птолемея), лишь в Средние века распознанный как полуостров.[8] Считалось, что этот остров расположен против побережья Германии восточнее устья Эльбы (см., например: Mela, III, 54; Plin. NH, IV, 96). Таким образом, Балтийское море практически выступало для большей части Европы Северным океаном.
Еще одна «мнимая реальность» Восточной Европы – Каспийское море, представленное в наиболее распространенной античной традиции заливом Северного океана, с которым оно соединялось посредством узкого и длинного пролива (внутренним морем его считали только Геродот и Птолемей).
Все это приводило к тому, что общие контуры Евразии, какими они виделись античным географам и картографам, сильно отличались от реальных: размеры Северной Евразии в значительной степени скрадывались. Евразия оказывалась без Скандинавии, при этом Балтийское побережье как самое северное и продолжающееся на восток практически по той же широте отрезало всю Северо—Восточную Европу.[9] Восприятие Каспийского моря как залива океана приближало океан к каспийскому устью Волги, при этом отсекалась практически вся территория Сибири, Дальнего Востока, Китая и Юго—Восточной Азии, хотя и предполагалось, что Северный океан тянется до соединения с Восточным.
Таким образом, северный предел Евразии в представлении античных географов проходил – если наложить его на современную карту – с запада на восток по Балтийскому побережью, далее загибался к Северному Прикаспию, затем, пройдя через хорошо знакомые после походов Александра Великого среднеазиатские земли Бактрии и Хорезма, резко сворачивал к югу, ограничивая с востока Индию (см. илл. 1).[10] В рамках этих «мнимых» географических реальностей и должны были разыгрываться исторические события, локализоваться реки, горы, озера, размещаться народы и города, что приводило к многочисленным парадоксам и путанице в письменных источниках. В рамках этих представлений[11] и стала, в частности, возможной вера в то, что индийцы могли «прибыть» в Западную Европу Северным морским путем.[12]
О том, каким географическим материалом следовало заполнять земную поверхность в случае недостатка сведений, не без иронии информирует нас греческий писатель Плутарх:
…историки в описаниях земли помещают то, что им неизвестно, в самых отдаленных частях карт, делая при этом надписи такого рода: ‘а далее песчаные безводные пустыни, изобилующие дикими зверями’, или ‘непроходимое болото’, или ‘скифский холод’, или ‘ледовое море’ (Thes. 1, 1).
Слова Плутарха хорошо показывают характер работы античного историка, географа или картографа, когда тот сообщал об отдаленных и малоизвестных регионах ойкумены.[13]