– В том, что у Володи могли быть от вас какие-то серьезные тайны?
– Только если это касалось другого человека, – пожал он плечами, – сами понимаете, элементарная порядочность не позволяет открывать чужие секреты…
А жаль. Мне вот только и приходится, что наступать на горло элементарной порядочности. Я вечно лезу в чужие детские шкафчики. Просто хлебом меня не корми, а дай взглянуть, что там хозяева запрятали этакого?
– Значит, сам Володя поделился бы с вами неприятностями личного характера…
Мой гость кивнул:
– Конечно… С матерью нет, но со мной он привык быть откровенным.
Значит, мать в зону откровенности не входила. Интересно.
– Конфликты с матерью у Володи были?
Он замялся. Говорить о жене ему не очень хотелось.
– Видите ли, Танечка, наша Люсенька человек нездоровый… Иногда на нее находит странное состояние, когда лучше…
Он замолчал. Но мне было понятно. Я вполне могла завершить фразу: «Когда лучше держаться от нее на расстоянии…»
* * *
Он просидел у меня долго. К двенадцати часам я уже знала о Володе так много, что могла бы написать его биографию. Нормальный парнишка, очень хороший и честный. Влюбленный в компьютеры и мечтающий стать дизайнером. Мне такие люди симпатичны. Они знают, зачем живут, но при этом не выпендриваются. И не пляшут под оглушительные звуки блатной. И хороводной, которую выплясывает большинство.
Когда мой гость ушел, я смогла написать в блокноте несколько интересующих меня имен и теперь сидела задумчиво, вычерчивая карандашом между ними пунктирные линии. Как будто в этих линиях могло появиться лицо того человека, которому существование в мире гармоничного юноши помешало настолько, что он взял позолоченную цепочку и задушил нормального, полноценного человека!
Лицо не получалось. Я посмотрела на свои магические кости и взяла их в руки. Иногда я делаю это по привычке. Даже не задаю вопрос. Просто их вид действует на меня успокаивающе. Я перекатывала их на ладони и задумчиво смотрела на двенадцать граней с белыми точками.
Отчего-то я чувствовала, что за убийством Володи стоит что-то гораздо более символичное, чем простое ограбление. Я еще не могла дать ответ полностью. Но тот, кто это сделал, был полной антитезой Володиной Личности. А значит, я должна искать среди тех людей, которых можно назвать «серыми кардинальчиками». Увы, Танюша… Таких-то у нас большинство… Ослепнешь от серости, высматривая нужный смазанный абрис…
Не ослепну, улыбнулась я. Очки надену черные. Так найду быстрее… Чем парадоксальнее, тем интересней.
* * *
Я бросила взгляд на магические косточки. Они мирно покоились в моих ладонях. Что ж, иногда я действительно не могу обойтись без ваших советов… Я кинула их на столик. Они покатились и замерли у самого края.
«6+20+27». «Необходима осмотрительность в вашем поведении».
Кажется, я и так осмотрительна. Но примем к сведению этот совет. Тем более что они желают мне добра…
Какая все-таки загадочная игра! Сколько раз именно эти кубики подсказывали мне верное решение проблем! Или это мое подсознание подталкивается ими к верным выводам? Не знаю… Магия чисел загадочна. Но от ее притяжения никуда не деться. Она завораживает. Магия чисел – магнит…
Я встала и подошла к окну. За темной стеной ночи угадывался дождь. Настроение у меня было мрачное. Проклятый «детский вопрос» не давал мне покоя…
Стоп, Таня! Володя Пономарев был уже сложившейся личностью… Относясь к нему как к ребенку, ты совершишь ошибку. Помни о том, что в любом «детском вопросе» есть доля истины…
Кстати, о «детских вопросах»… Какой вопрос мне задала Марья? Я не помню. Но мне кажется, что-то в этом вопросе подталкивало к разгадке Володиной гибели. Вот башка дырявая! Взрослые ужасно легкомысленны. Они часто пропускают мимо ушей важные вещи. Ладно, будем надеяться, что мой приступ склероза закончится побыстрее. И я вспомню, о чем спросила меня Марья.
Если это действительно важно, моя память выбросит его в сознание в нужный момент…
* * *
Утро подействовало на меня отвратительно… Дождь явно не собирался лишать нас своего общества. От выходного я, можно сказать, отказалась по доброй воле. Через час меня будет ждать Ирина Сергеевна Мельникова. Во вверенном ей классе, где учился Володя Пономарев. И придется Танечке совершить романтическую прогулку под дождем, даже если ей этого не хочется…
Я начала одеваться. Сварила обязательный кофе… Говорят, он вреден. Впрочем, жить тоже вредно. От этого постоянно умирают… Еще не было такого случая, чтобы жизнь была без летального исхода. Даже Иисусу Христу пришлось сначала умереть, а уж потом стать бессмертным… Однако и мысли же у вас, Татьяна! А чего вы, собственно, хотите, Танечка, когда за окнами серый цвет взял реванш над остальными? А вы идете в школу, в которой только что был убит парнишка, не сделавший никому ничего плохого. Летальный исход настиг его несправедливо рано. Мне это никогда не нравилось. Дети должны жить дольше родителей. А деньги никогда не стоили человеческой жизни. Поэтому мы встанем, выйдем из дома и отправимся в дождливую неизвестность серого дня.
Я вышла из дома через полчаса. До Иркиной школы можно было дойти пешком. Раскрыть зонт мне помешал какой-то летучий подросток, толкнувший меня плечом. Я даже не успела возмутиться. Он уже растаял в воздухе, но осталось довольно неприятное впечатление от его торчащих ушей и шмыгающего носа. Бросив вслед его нескладной фигуре взгляд суровой и оскорбленной добродетели, я раскрыла зонт и двинулась в сторону школы.
* * *
Школа была огорожена высоким забором. Наверное, директор этой школы раньше работал в колонии для несовершеннолетних.
Оставалось, правда, непонятно, почему он не окутал забор колючей проволокой и не пропустил по ней ток. Так уж было бы вернее. Чтобы ученики не разбежались.
Выходов из концентрационной школы было только два. Один вел через стадион, а второй соприкасался с подземным переходом.
В переходе были перебиты все лампочки, и оставалось только догадываться, какими же путями выбирается из засады вторая смена – ведь кончают они уже в глухой темноте! Даже я, со своими познаниями в айкидо, не рискнула бы шастать по темному подземному переходу, где воздух был намертво пропитан запахом дешевого портвейна и дармовой мочи. Люди, собирающиеся коротать здесь долгие зимние вечера, явно не были образцами подражания для подрастающего поколения.
Впрочем, детей нужно готовить к суровой реальности будней. Может быть, ночные походы через подземный переход были частью педагогической программы местного Ушинского.
Я пробралась через переход и вышла в пустынный школьный двор. Дети учились. Во дворе царила тишина, и она мне тоже не нравилась. Рядом со школой торчал несуразный памятник «железному» Феликсу. Впрочем, и сам-то Дзержинский был фигурой несуразной, так что памятник отличался реалистичностью. Скошенным глазом Феликс наблюдал, не сбежит ли кто из этого отдела? Я почувствовала себя подследственной. Сразу захотелось оправдаться. Но я сдержалась. Все-таки я здесь по делу. А вы, уважаемый, именно вот вы и стали бы бесценным свидетелем, ежели б не были столь вызывающе немым…
Можно, конечно, поиграть с вами в Командора, но я-то хорошо помню, чем кончилась история с Дон Гуаном. Общаться с вами, даже каменным, мне неохота. Вдруг вы надумаете заявиться ко мне в гости?
Это предположение меня немного развеселило. Представить себе лицо моей соседки, повстречавшей на лестнице двигающийся по направлению ко мне памятник, было довольно забавно.
Я вошла в школу. Погруженная в тишину школа приняла меня холодно. И неприветливо.