Нарушитель откровенно разочаровал. И стоило из-за этого вот… нда, такой шум поднимать? Под деревом сидел дедуська в заскорузлых от грязи лохмотьях. Документов нет, в ответ на вопросы лопочет всякую ерунду, безбожно мешая польские и венгерские слова, и всё время кланяется, как китайский болванчик, тряся зажатой в руках верёвкой.
— Докладывайте.
— Слушаюсь, Ваш Бродь! Энтот… час назад сам на секрет вышел, ну мы яго и придержали, вот. Вона с той стороны к нам шагал… вот. Говорит, коня свово потерял, ишшет.
— Понятно…
Отойдя в сторонку, кивком подозвал старшего унтера:
— Что скажешь, Василич?
— А чего тут, и так всё ясно. От *несунов* он тута ходит, высматривает…
— От *несунов*?
— Ага. Это мы так этих, как яго… кон-тра-бан-дис-тов, во! по простому зовём. Ходят такие, выглядывают, где секреты засели — а потом все *несунам* подробно обсказывают, за денежку малую. Бывает, ещё собачку учёную впереди пустят, или мальца несмышленого… Всяко исхитряются, сволочи!
— Так! И что делают с такими?
— Дык, что… взашей его и всех делов. Гумагу на него ещё изводить, мороки больше.
— Тогда так. Ему (кивок на бомжеватого вида дедушку) оформите пинок пониже спины, секрет на другое место. Верно, Василич?
— Так точно, Ваш Бродь!
Старший унтер энергично раздал ценные указания, и уже отъезжая, подпоручик увидел размашистое *напутствие* тяжёлым сапогом, в исполнении старшего дозора.
Глава 7
К концу лета Александр уже сбился со счёта — столько он повидал нарушителей. Серьёзных за всё время набралось всего два, и каждое задержание обязательно сопровождалось короткой перестрелкой, а подобных первому — десятков пять, как минимум, а то и больше. Солдатам очень понравилось выражение *оформить пинка* и данное действие быстро стало одной из негласных традиций. Ещё больше им понравился другой приказ командира: тех задержанных, что покрепче, отпускать только после сеанса *трудотерапии* — дров натаскать или песка для отсыпки дорожек, с выгребными ямами поработать, сена покосить, мусор какой убрать, подмести… Занятие находилось всем, а уж как укрепился авторитет подпоручика! Тем более что все уже попривыкли к тому, что именно он постоянно находится в отрядной канцелярии, или где-то рядом, в отличие от штабс-ротмистра Блинского или подпоручика Зубалова. Командир заставы своим присутствием её обычно не баловал, отметится на утреннем разводе и в Ченстохов, по важным и неотложным делам (по слухам — новая пассия), или отдых от важных дел. А Его Благородие подпоручик Зубалов жил и служил (и даже дышал) в ожидании отставки, и лишнего на себя не брал — с утра в канцелярии, потом объезд дистанции, и всё — остаток дня *дежурил* на своей квартире. Причины такого трудоголизма командира второго взвода были донельзя банальны:
Во-первых, в канцелярии было прохладно, а на улице и в тени доходило до плюс тридцати. Солдатам ещё удавалось походить нараспашку, а вот офицерам это категорически воспрещалось, расстёгнутый и без фуражки подпоручик вызвал бы настоящий шок и волну слухов.
А во-вторых, занимаясь оформлением разного рода документов, Александр заодно и систематизировал накапливающуюся понемногу информацию: рядом с какими хуторами чаще всего случаются стычки, какие участки дистанции у *несунов* самые любимые, средняя численность и тактика контрабандистов, наиболее удобные маршруты для *караванов*, виды и стоимость запрещённых товаров, общие сведения о местности…
Было ещё и в-третьих, к сожалению. Стала приходить боль, сперва — потихоньку, покалыванием в висках, затем сильной мигренью и неожиданными спазмами. Всё чаще и чаще приходилось вызывать холодное безразличие к окружающим, чтобы не сорваться… в такие моменты он просто запирался в офицерской комнате, пережидая очередной приступ, или уходил в ближайший лесок и долго стоял там, привалившись к облюбованному дереву. Посетив местного лекаря, господина Матисена, получил твердое убеждение — лучше умереть самому, чем воспользоваться помощью этого коновала и отдать концы после устроенного им кровопускания.
Узнать верное средство от головной боли довелось случайно, и благодаря контрабандистам… наверное. В один из дней голова начала разламываться уже с утра, моментом переведя настроение в минус. Едва он оделся, прибежал запыхавшийся вестовой — стрельба на седьмом посту!
' Опять седьмой… Им там что — мёдом намазано?'
На полпути к канцелярии подпоручика перехватил старший унтер, с пояснениями. Всё оказалось не так важно и срочно, как можно было ожидать: обстреляли конного объездчика, три или четыре выстрела, все мимо — так что никто не пострадал, даже, хе-хе штаны объездчика. Разведка, разумеется никого не нашла, что никого и не удивило. Обычные будни пограничной службы, так сказать.
— Так что, вообще ничего не нашли?
— Ну, лежку то ихнюю отыскали, гильзы там, в какую сторону ушли… Толку с того, ищи теперь ветра в поле.
' Чем на заставе торчать, лучше прогуляться. И… пёхом, а не конно'
— Вот что, Семён Василич, организуй мне провожатого, хочу своими глазами на всё посмотреть.
— Воля ваша, Александр Яковлевич, только было бы на что смотреть…
В попутчики — телохранители *добровольно* вызвался унтер младший, по имени Григорий. Не спеша вышли, не спеша пошли…
— Вот отсюда они палили, Ваш Бродь. Вот, гляньте — гильзы в землю втоптали, видать торопились, ироды.
'До тропы, где передвигался… не сильно торопясь, кстати, объездчик, метров… ну пускай 200, я не жадный. Четыре выстрела, и все мимо. Пугали, или стрелок слепой и косорукий? Зачем стреляли, тоже непонятно…'